Artikel: Поиск истины или 27 вопросов к... небу!

Современная жизнь ставит перед человеком вопросы, на которые нет очевидных ответов: как бороться с терроризмом и не тратить время на «Фейсбук», что делать с профессиональными нищими и надо ли ходить на митинги. Таких вопросов набралось 27. Как отвечают на эти вопросы носители высшего знания – представители иудаизма, буддизма, православия, ислама, Антиохийской, Англиканской и Римско-католической церкви? Журнал EXRUS.eu принял решение опубликовать все полученные ответы...

1. Откуда у людей столько страхов? Стоит ли бороться со своими страхами или они наша естественная защита?

Лама Тэло Тулку Ринпоче, глава Объединения буддистов Калмыкии:

«Я думаю, что страх – это естественное состояние ума. Нельзя сказать, что страхи нужны нам. Но они автоматически, естественным образом возникают при некоторых обстоятельствах. Такова природа жизни. Определенные обстоятельства рождают страх, и страхи вынуждают нас совершать определенного рода действия. А дальше вы просто учитесь, как вам в этих условиях действовать».

Протоиерей Алексий Уминский, настоятель храма Святой Троицы в Хохлах, Москва:

«Страхи разные бывают. Есть природный, естественный страх: смерти, боли, крови, темноты. Этот страх оберегает от каких-то опасностей. А есть страх, когда человек боится в глазах других людей выглядеть как-то иначе. Это страх, с которым надо бороться, потому что он может привести к подлости и трусости. Есть еще другой страх – когда человек боится за других. Когда человек боится за других, он в этот момент способен забыть о себе. Такой страх может человека подвигнуть на подвиг, на самопожертвование».

Раввин Александр Фейгин, ректор Международного еврейского института экономики, финансов и права, Россия – Израиль:

«Есть два вида страхов в вашей терминологии, для которых ответ на этот вопрос будет разный. Во-первых, в Священном Писании есть такие слова: “Счастлив, кто боится всегда”. То есть одна из форм страха является настолько важной для человека, что ее отсутствие становится трагедией, делает человека неполноценным. Я обычно перевожу это слово на русский не как “страх”, а как “стыд”. Это страх перед Бoгом, который не является страхом наказания, а является ощущением постоянного неудобства, ощущением постоянного несовершенства, несоизмеримости человеческой личности с Бoгом. И вот этот страх-стыд является очень важным компонентом человеческой личности, и когда он теряется, то это как раз то, о чем Достоевский сказал, что “если Бoга нет, то все позволено”. Такого рода страх – это хорошо.

А есть форма страха, которую психологи называют тревожностью. Тревожность очень сильно отличается и от этого страха, и от обычного житейского мотивированного страха. Мотивированный страх – это определенный страх перед определенным событием, перед определенным будущим. Тревожность не имеет ни причины, ни объекта. Это внутреннее состояние человека, не связанное с его объективным состоянием. Есть люди, которым тревожность заменяет все чувства. Я знавал женщин, которые не могут даже сказать с уверенностью, что они любят своих детей, – они беспокоятся за них. И это беспокойство настолько тотально, что оно съедает все остальное в человеческой душе, и не остается места даже любви к объекту беспокойства. Вот эта тревожность является патологическим проявлением, и безусловно, с ней надо как-то работать. Есть техники, лежащие вне религии, профессиональные техники работы с тревожностью. Есть техники, находящиеся в поле религиозной практики. Я обычно рекомендую такого рода людям вербализацию тревожности: больше молиться и говорить, что тебя тревожит. Это не всегда, но часто помогает, потому что человек, вынужденный вербализовать чувство, достаточно скоро (если у него нет серьезных патологий) приходит к выводу, что тревожность его беспочвенна или к ней его приводят вымышленные причины. Есть замечательный прием, который я бы назвал детрагедизацией. Человек, например, боится, что ребенок простудится (это не обязательно женщины, такие мужчины тоже встречаются). Очень хорошая техника – сказать ему: “О’кей, простудится – и дальше что?” То есть ты берешь его страхи, его тревожность дальше.

В общем, я бы ответил на этот вопрос так: человек, у которого нет страхов, скатывается в беспомощность, потому что он не готов к жизни, не защищен, или в бессовестность. Человек, у которого слишком много страхов, и они немотивированные, не только дезориентируется, но становится выключенным из жизни; он весь сосредоточен в своих страхах. Поэтому человеку страхов, как и всего остального, нужно в меру. И правильных страхов».

2. Когда детям нужно прекращать впускать родителей в свою жизнь, ограничивать их влияние? Какая дистанция между детьми и взрослыми идеальна и наиболее продуктивна?

Протоиерей Александр Борисов, настоятель храма Космы и Дамиана в Шубине, Москва:

«Это зависит в первую очередь от родителей. Конечно, хорошо, когда ребенок доверяет родителям и в четырнадцать, и в двадцать пять. Как долго держится доверие, во многом зависит от того, насколько правильно и умно вели себя родители в предшествующие годы. Если и в тридцать лет дочь приходит за советом и поддержкой к маме – это хорошо. Сохранение доверительных отношений – это всегда хорошо, к этому надо стремиться».

Шамиль Аляутдинов, имам Московской Мемориальной мечети, заместитель председателя Духовного управления мусульман Европейской части России:

«Никогда».

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«Я думаю, очень важно, чтобы родительское участие было максимальным на протяжении всей жизни».

Александр Лысковой, раввин Объединения религиозных организаций современного иудаизма России, Москва:

«С момента совершеннолетия юноша становится полноправным членом общины, он имеет право принимать участие в общественных богослужениях, и на него возлагаются все обязательства, связанные с законами Торы. Он обязан поститься, посещать службу, праздновать праздники. И во время обряда бар-мицвы выходит его папа и говорит: “Спасибо Всевышнему за то, что он избавил меня от ответственности за этого человека”. В древности тринадцатилетний юноша был уже достаточно взрослым, чтобы завести свое хозяйство, а в наше время мы понимаем, что он еще остается ребенком, что мы еще долго будем о нем заботиться. Но мы специально делаем его взрослым в его глазах. Почему? Потому что мы возлагаем на него определенную ответственность, и это очень важно для ребенка в этом возрасте. Но юношей, на иврите “наар”, может быть назван достаточно взрослый человек. Например, когда Авраам собирается возвести Ицхака на гору Мориа, чтобы якобы принести его в жертву, Ицхаку 36 лет – и он назван “наар”. Как можно назвать юношей человека 36 лет? Дело в том, что в еврейской традиции мужчиной считается только тот, кто взял на себя ответственность за других. После того как человек женился, родители уже не должны вмешиваться в его жизнь. Если он, конечно, их об этом не попросил. И все с детства знают, когда родители должны закончить свою опеку, – это очень хорошо и полезно. Конечно, идише мама всегда влезает, но сын точно знает, что если у него есть семья, он действительно имеет право не пустить ее на эту территорию. А пока у него нет семьи».