На грани между прошлым и будущим

Aufgeschlagenes Buch: Seiten
[-]

Thema
[-]
На грани между прошлым и будущим  

В редакцию меня вызвали уже поздно вечером с настойчивой просьбой поторопиться. По приезде ко мне в машину подсадили провожатого, с которым мы и помчались на встречу, как мне сказали, с очень интересным человеком, который в Германии проездом, всего на сутки.

 

Каково же было мое удивление, когда меня «проводили»... ко мне домой: гостья ожидала меня несколькими этажами ниже моей собственной квартиры. Вот так мы и познакомились с Лилией Славинской: москвичкой, преподавателем по специальности, путешественницей, талантливым художником, предпринимателем и, наконец, хозяйкой старейшей частной художественной галереи Москвы.

 

– Добрый вечер, Лилия. Я очень благодарна, что Вы согласились меня принять в этот довольно-таки поздний час.

 

– Ничего страшного. Для меня это не впервой. Вот сразу и расскажу Вам о таких вечерних приемах.  С 1985 года я начала делать выставки за границей. Это были Германия, Франция, Италия, Америка. А в 90-х годах сами иностранные предприниматели приехали к нам в Россию. Это были директора банков, крупных фирм, автомобильных концернов, которые понимали, что с Горбачевым пришло время выходить на российский рынок, и старались успеть первыми. Все эти люди приехали в «дикую» на тот момент Россию, в которой еще никто не разговаривал на иностранных языках, и они у нас просто жили. Все происходило на моих глазах. Я видела, как появлялись представительства банков, как начинали работать, как они потом отстраивали или реставрировали здания, возникали новые компании. Все эти крупнейшие фирмы были моими друзьями. Им некуда было деться. Кафе и рестораны не такие, как на Западе, знакомых у них тоже особо не было. А наша галерея находилась в самом сердце Москвы – на Тверской, и мы все говорили на иностранных языках. Вот и приходили они к нам с друзьями, и мы до часу, до двух ночи всех их принимали.

 

– Тогда я спокойна. Лилия, я знаю, что недавно Вы отпраздновали свои юбилейные даты. Расскажите об этом.

 

– Именно так. Даты. 60 лет я живу, 35 лет я художник, 30 лет я работаю с художниками, 20 лет моей галерее «Les Oreades», 10 лет Дому творчества «Романово на Волге». Еще могу добавить, что у меня две дочери, трое внуков и множество друзей во всем мире.

 

– Замечательный багаж. Скажите, как и когда родилась Ваша галерея?

 

– Идея галереи зародилась в 1981 году в Пиренеях, в Южной Франции, а название «Les Oreades» навеяно легендами тех мест и означает «Нимфы гор». Реализована идея была совместными усилиями с Эдмондом Розенфельдом, музыкантом и любителем искусства. С ним мы и открыли галерею в Москве в 1989 году. Открытие прошло на волне огромного интереса во всем мире к России и ее искусству. Западные галеристы во времена перестройки были всерьез убеждены в том, что в России можно найти настоящее искусство, называли ее «художественным раем». Мы изначально ориентировались на сотрудничество с ведущими отечественными мастерами. Первое, с чего мы начали, – отсмотрели фонды Союза художников. Результатом проделанной работы стала в начале 90-х огромная выставка российского искусства под названием «Дух свободного выбора». Мы были первой частной галереей, которая не зависела ни от каких организаций и авторитетов, выставляла лишь то, что, как нам казалось, было этого достойно.

 

– Ваша галерея считается крупнейшей, а чем определяется этот объем?

 

– У меня очень большая галерея, по объему самая большая в Москве. Объем определяется количеством накопленного материала и числом художников, с которыми работаешь. Ну и, безусловно, количеством выставок. Я вела счет своим выставкам до тысячи, после – уже нет. Моя галерея находится в Центральном доме художника. Я много лет делаю выставки на 2 тысячах квадратных метров. Обычно это только маленькая часть того, что мы имеем. 500–600 картин, скульптуры, декоративно-прикладное искусство. Недавно я делала выставку под названием «От авангарда до поп-арта», в которой отслеживала все изменения стилей, трансформацию учений и направлений в России. Я анализировала, создавала концепцию выставки и выставляла картины в определенной последовательности. Мы открыты всем ветрам искусства, но в каждом направлении, будь то реализм или абстракционизм, мы выбираем лучшее. В орбите галерейной жизни находится более 10 000 произведений живописи, графики и скульптуры.

 

– Но ведь для того чтобы все это финансировать (помещение, аренда, штат), нужны огромные деньги. Как Вы справляетесь? За счет чего?

 

– Галерея жила и живет без спонсорских вливаний. Деньги на выставки, рамы, рекламу, на выдвижение «звезд» зарабатываются только за счет продажи картин и скульптур высокохудожественного уровня.

 

– В основном покупатели – россияне?

 

– Это очень интересно. Как я уже рассказывала, в 90-х в Россию приехали иностранцы. Им были очень интересны русские художники. Я работала со своим партнером Эдмундом Розенхельдом, приехавшим из Парижа. С одной выставки продавали примерно половину картин. На эти деньги оплачивали аренду, платили художникам. Тогда покупали только иностранцы, у русских не было даже представления, что можно купить картину. 1997 год – перелом, начали покупать русские. С 1995 года я уже работала в Центральном доме художника. Как раз появился так называемый средний класс. Крупные западные фирмы брали молодых специалистов, платили им неплохо $1300–1500, а топ-менеджер зарабатывал уже до $10 000. Потом появились и наши, русские предприниматели, которые встали на ноги и стали открывать свои предприятия. С появлением богатых русских образовался класс русских коллекционеров, хочу отметить, что они хорошо понимают и чувствуют искусство. И уже настроены «на славу». Третьяков собирал Третьяковскую галерею, и они хотят собрать что-то свое, чтобы имя вошло в историю. Хотят прославиться.

 

– У некоторых получается. Мы недавно посетили музей Фаберже в Баден-Бадене, собранный нашим соотечественником...

 

– Да, так и есть. Вы не представляете, сколько еще будет открытий, какие коллекции собраны в Москве. И какие коллекции по банкам и крупным компаниям собраны. И потом... сейчас работает огромная группа искусствоведов. Происходят странные вещи. Современные деятели искусства, многие из которых были в свое время «при правительственных кормушках», которые имели «заслуженного деятеля искусств», «народного художника» (эти титулы в свое время зарабатывали разными путями, в том числе и не очень чистыми), сейчас с помощью вливаний и при поддержке неизвестных сил резко выросли в цене. Раньше они никому не нужны были. Придешь иногда в мастерскую, и он готов за $20 тебе этюд продать, а сейчас и за 2000 не согласится. Неоправданно высокие цены на картины, которые в принципе не стоят столько. Кроме того, Китай работает активно, они скупают все на корню и используют метод шпионажа: фотографируют на выставках картины. Я знаю их уже в лицо, и их повадки тоже. Они научились делать хорошие копии. Там каждая маленькая деревня, каждый маленький городок создает свои музеи, свои школы искусств, классы по обучению. Все русские художники и преподаватели уехали в Китай. Они там хорошо оплачиваются и хорошо содержатся. То есть всё, что накопила Россия в преподавании и создании качественной живописи, всё это переплывает в Китай. А в России идет резкое ухудшение ситуации в искусстве, нет поддержки со стороны государства. Раньше ведь Союз художников жил исключительно на госзаказах. Он собирал заказы и распределял деньги среди художников. Их зарплата была – 200 рублей, это еще при том, что краски выдавались бесплатно.

 

– Сегодня легче работать, чем 10 лет назад?

 

– Сейчас сложно, потому что действительно кризис. Хотя в искусстве это понятие очень относительно. Всегда есть богатые люди, люди, понимающие искусство и знающие ему цену, которая варьируется день ото дня. Сейчас произошел сбой системы – средний класс сократился, большое количество людей остались без денег, они лучше купят хлеб, чем картину. Банки и фирмы тоже испытывают трудности: не набирают персонал, урезают траты на интерьер. Сейчас покупаются или очень дорогие картины, или очень дешевые. Ко мне может прийти человек и сказать, что нужно хотя бы две картины Лентулова. Размером полтора метра на метр. А это значит, что речь идет о цене от миллиона долларов и выше. А другие люди не могут себе позволить и за $100 купить картину.  И все потому, что средний класс ушел на задний план. Да и состоятельные люди сейчас стараются не выпускать деньги из рук. И конечно, в  таких условиях выжить в Центральном доме художника в центре Москвы, внутри Садового кольца, очень тяжело, арендная плата слишком высока. Выживаю я только за счет качества коллекции, собранной за все эти годы. Сейчас ужасно тяжело. У меня работают 8 человек, арендую помещения под хранение, беру большие залы для выставок, например, в гостинице «Марко Поло», то есть траты просто колоссальные. Только за счет того, что существуют коллекционеры, которые потихоньку пополняют свои коллекции, я пробую выживать. Такой человек может всего одну картину в месяц купить. Он приходит и говорит: «Знаешь, у меня не хватает Ихмальянова. У меня уже 15 его картин, но я, пожалуй, еще одну куплю». А я, обмирая, стою и думаю: «Господи... мне как раз аренду заплатить, у меня люди иногда по полгода без зарплаты, сама сижу без денег». Спасает то, что я когда-то вложилась и купила эти картины. И сейчас, продав, я могу все деньги вложить в аренду и в зарплаты людям, которые у меня работают и являются моими верными помощниками. В принципе, я проедаю себя полностью. Я не занимаюсь накоплениями. Но я все-таки содержу эту галерею. Не даю ей погибнуть.

 

– С такими тратами это непростая задача. Я всегда считала, что подобные проекты должны поддерживать меценаты, спонсоры какие-то, которые понимают, что искусству без них не выжить.

 

– Вы себе не представляете, как бывает тяжело, сколько раз я не спала ночами и думала о том, чтобы вообще закрыть галерею. Ведь расходы галереи – это ни много ни мало 12 000 евро в месяц. Часто бывает, что у меня самой ни копейки денег нет, и при этом все, что зарабатываю, до последней копейки, тут же иду и с радостью отдаю за аренду. Не могу я закрыть галерею. Вы представьте, сколько тогда художников и их семей останутся без денег!

 

– Сколько художников в Вашей картотеке?

 

– Я думаю, около 150 человек. Моя работа заключается в следующем: приходят люди – наследники, художники, их родственники и представители – и предлагают себя. Приходят по десять человек в день, и я никогда не говорю «нет». А вдруг из-за плохого настроения я пропущу талант? Ведь от этого зависит будущее галереи. Нужно уметь выбирать то, что будет актуально лет через 50–100, то есть уметь создавать себе капитал. Я рассматриваю их каталоги и сразу вижу, стоит ли мне этим заниматься или нет, то есть провожу аналитическую работу. Именно это и есть моя главная задача. Часто я делаю это и для других людей. Меня приглашают в антикварные салоны, на аукционы в качестве специалиста, который поможет «правильно» потратить деньги, я даже составляла на заказ коллекции по 300–400 картин. Между прочим, существует даже мода на художников, которая меняется довольно часто.

 

– Чтобы увидеть картину, нужно видеть ее оригинал?

 

– Только оригинал. Компьютер передает только внешние сведения, качество живописи вы не получите. Вы никогда не увидите на компьютере фактурность, работу мазка... не почувствуете самого главного. Да и фальшивку различить трудно. Сейчас колоссальное количество фальшивых работ, целые школы работают. Я подделку сразу вижу, сама некоторое время писала лаковые миниатюры, обрабатывала от начала до конца, реставрировала картины и иконы, это был мой хлеб. Я прошла и этот весь путь: преподаватель – реставратор картин, икон – декоративно-прикладное искусство. Я была дизайнером Фонда, делала дизайн музеев Чижевского, Циолковского… От преподавателя рисунка в школе при совхозе, дизайнера Фонда, свободного художника, галерейщика – до галерейщика-художника. Ведь есть разница между искусствоведом и художником-практиком. Мне доверяют те люди, которые ко мне обращаются. Да и вообще... Я не могу сейчас уйти с арены, так как  занимаюсь самым сложным, что только существует, – ищу новое в искусстве, я его отслеживаю, помогаю людям, которые работают в этом направлении. Стараюсь, чтобы галерея не просто имела свое лицо, но и чтобы это была современная живопись, графика, скульптура. Это и есть самое сложное. Антиквариат – это просто, и мне это не интересно: продал, перепродал!.. А ведь сколько трагедий, сколько убийств может произойти из-за какой-то дурацкой брошки!  Я чувствую весь этот негатив, всю эту черноту. Помню, как в Антарктиде мы были на острове Десепшен. Это вулкан. В свое время китобойные флотилии уничтожили и складировали там 63 000 китов. Там стоят огромнейшие цистерны, которые набивались салом китов. Ведь в Европе раньше были светильники, которые именно этим салом освещали улицы. В один прекрасный момент вулкан опять проснулся и все это накрыл. И сейчас можно увидеть, как из-под песка торчит остов китобойной лодки, все цистерны испорчены временем, везде дыры, и на них сидят котики, морские слоны, морские львы лежат, пингвины ходят туда-сюда. Вот так и получается... как бы человек ни старался, природа все равно берет свое. Когда мы подъезжали, я почувствовала, что не могу сойти – кровью пахнет. Так бывает и с антиквариатом, да и с картинами тоже.

 

– Вот мы и подошли к еще одной интересной теме. Лилия, Вы же не просто путешественница, но и исследователь. Расскажите, пожалуйста, об этом.

 

– Я была в Антарктиде 7 месяцев. Все это время была на судне. Прошла все моря, океаны, острова и все время рисовала и писала картины. Создала 450 работ, из которых 400 сгорели в мастерской при пожаре. Моя задача сейчас –восполнить тот пробел, который произошел. Я ведь работаю как ученый. Когда я приехала из Антарктиды, Музей Мирового Океана и Институт Океанологии смотрели мои работы, сделала доклад в Географическом обществе. В результате получилась достаточно уникальная научная работа, оказывается, никто до меня не показывал и не рассматривал Антарктиду глазами художника. Осталось только защититься, материал уже готов.

 

– А как Вы вообще оказались в Антарктиде?

 

– Меня посылала в плавание Академия наук. Проблема в том, что у них нет денег, а если надолго уходить в море, это стоит достаточно дорого, так как приравнивается к так называемым туристическим турам, на которых институт зарабатывает деньги. За счет этого и идут исследования. Каждый день такого плавания стоит очень дорого. Знаете, что я делала? Я рисовала и продавала свои картины. Тем самым я полностью оплачивала свое питание, 30% отдавала австралийской компании (они были арендаторами судна) и откладывала деньги  для судна и галереи.

 

– Во всяком случае, нахлебником Вас никто бы не назвал.

 

– Я выходила на все высадки, которые только были в течение 5 месяцев. Каждый день по 2–3 высадки. Один заезд – это примерно 50–100 человек. Туристы видели, как я на их глазах создаю уникальные вещи. То, ради чего они сюда и приехали с другого конца света. И у них всего 10 дней. А тут прямо перед ними создается новый пейзаж, фиксируется уникальная фауна: киты, слоны, котики, пингвины. Они все хотели купить такие рисунки, это ведь не фотография. Фотография никогда не сделает то, что сделает художник. Идет отбор, ты можешь передать движение, сгустить и выделить краски.

– А что за судно это было?

 

– Русское судно «Академик Иоффе» Академии наук, и русская же команда – 40 человек. Существует в море такой закон – команда не вступает в разговор с туристами, такой уж этикет. Я была единственным представителем России на судне среди всех стран и народов. У меня было с собой 300 картин русских художников разных национальностей и направлений – от абстракции до реализма. И эти картины я демонстрировала, сопровождая музыкой, комментируя на разных языках, тем самым я показывала им всем, что такое Россия. Я свободно говорю на французском, немецком и английском. Потом идет итальянский, испанский, португальский, на которых тоже могу объясняться. Вот и получилось так, что выступала в этом плавании, как посол страны.

 

– Разве у них не было экскурсоводов?

 

– Нет, читались лекции по китам, пингвинам, птицам, конвергенции моря, изучению реакции земли на толчки, но не было предусмотрено лекций о культуре. А ведь судно русское. Знаете, какое о нас мнение сложилось: «Русские? Да они же все пьют», «Все женщины – в платочках», «По улицам медведи ходят», «Живут без холодильников». Вот и приходилось опровергать штампы.

 

– Получилось, что в этом путешествии Вы сумели интегрировать искусство не только в политику и науку, но и в бизнес?

 

– Получается, так. Ко мне недавно обратился только что назначенный директор московского часового завода «Слава», производящего измерительные приборы для судов, он искал новые формы работы. На моей руке красовался браслет, в который были вмонтированы крышки часов XVII века, сделанные из бронзы, во Франции. Мой партнер, с которым я работаю уже 20 лет, вмонтировал эти крышки в пластик. Заприметив браслет, этот директор завода с воодушевлением поведал мне, что пишет статью о модификации часов во времени и думает, как поднять русское производство часов на новый уровень.

 

– Насколько я знаю, старинные русские часы пользуются большим спросом у иностранцев…

 

– Да, скупаются моментально, а новоиспеченный директор думал о производстве современных часов. Я сейчас готовлю большой проект. Мои картины и фотографии Антарктиды (у меня 7000 фотографий) соединяются с музыкой, и записывается такой диск.  Будет еще такой же проект с Францией. Уже написана музыка – народные песни Франции в обработке. Я долго жила, работала, делала выставки во Франции. Знаю эту страну досконально. Но не как турист или обычный житель, а как художник. Я замечаю детали и фотографирую их или рисую. Получается очень оригинально, когда собираются вместе музыка, фотографии, рисунки и картины. Так вот...  Директору часового завода я так и сказала, что готова с его часами и измерительными приборами поехать в любую точку Земли, от Северного до Южного полюса, даже в кругосветное путешествие. В Институте Океанологии идет международная программа по изучению океанов, и мне открыты любые направления. Я предложила следующее: буду создавать рисунки, но в каждом показывать часть какого-то измерительного прибора, время, широту и долготу, реальный пейзаж, который вижу. Например, стрелка показывает «ясно» или «ветрено», и это сразу отражается на реальном пейзаже. Директору этого часового завода остается только заплатить за мое пребывание на судне. Потому что, как я уже говорила, это стоит дорого. Тоже интересный проект. Посмотрим, что из этого получится.

 

– Лилия, кто Вы по профессии?

 

– Я преподаватель французского и немецкого языка, закончила Педагогический институт им. Циолковского в Калуге. Позже, когда поняла, что художник по призванию, еще и художественно-графический факультет Московского педагогического института, 4 года работала с керамикой, преподавала хлудневскую игрушку. Изучала древнюю игрушку Калужской области. Это была научная работа. Я создала 2000 рисунков. У меня была целая школа, в которую ходили взрослые и дети.

 

– Если вернуться к теме бизнеса... Нынешняя ситуация в России и инфраструктура предпринимательства кажутся Вам благополучными?

 

– Предпринимаются попытки создать все это. Идут в направлении легальности и цивилизованности. Государство пытается сохранять себя, вернуть капитал, который утек на Запад, создаются условия для инвестирования. В России становится все сложнее и сложнее укрываться от налогов. Меня вообще очень радует положение в стране. Я наблюдаю, как работает молодежь, как стараются стать на ноги. А еще у нас умеют «работать в команде», а не быть индивидуалистом, как на Западе.

 

– И в искусстве тоже появилось молодое поколение?

 

– Да, у нас очень много талантливой молодежи. Но тут все не так просто. Мне уже многие говорили, что более сложного бизнеса не существует. Он и психологический, и экономический, и исторический, и патриотический, а в первую очередь – политический. Сейчас ушло целое поколение художников высочайшего уровня. Пришло время непрофессионалов, и моя задача заключается в борьбе с непрофессиональным искусством. Как можно найти новый путь, если ты не умеешь писать? Чтобы стать выдающимся, ты должен знать историю мировой культуры, историю искусства, и только после того как ты все это «пережил» через себя, через колоссальный труд, только тогда ты можешь создать что-то новое. Для этого нужно каждый день работать, каждый день писать и анализировать то, что ты делаешь. Есть абсолютный талант, но без профессионализма он умрет, он никогда не раскроется полностью. Если вы не знаете ноты, то какая бы музыка ни звучала в вашей голове, вы не сможете ее записать. У меня есть целая оппозиция, которая твердит, что не надо учиться. Мы, мол, как чувствуем, так и пишем. Но ведь тогда художник сам себя повторяет до бесконечности, как заезженная пластинка. Он остается на месте, не развивается.

 

– А как Вы относитесь к компьютерной графике?

 

– И там бывают находки. Я считаю, что человек может разными путями прийти к открытию. Я очень люблю смотреть современные выставки. Вводятся светодиоды, например, какие-то новые материалы. На последней  моей выставке была выставлена работа художницы из Сеула – тушь по бумаге, полтора метра, а внизу стояли огромное яблоко, груша, губы, сделанные как папье-маше, но из пластика. Как это красиво, как это современно, как интересно! А парню, который все это сделал, всего 25 лет. Еще один пример. Мои художники сейчас выставлены в Петербурге, в резиденции Президента в Стрельне, привезла туда к открытию две картины. И меня пригласили посмотреть скульптуру – абсолютно нового материала, интересной формы. Это бесподобно современно! А ведь наши сделали – русские! Именно художники переделывают этот мир. Поставят, например, такие скульптуры в парках. Люди смотрят и постепенно привыкают, приучаются к новой форме, новым материалам. Будут покупать другую мебель, другие дома строить, изменятся ткани и форма одежды.

 

– Как наш знаменитый хайдельбергский трехногий Пегас?

 

– Именно! Самое главное – это информация, которую несет скульптура. Она показывает, что это – лошадь, необычная лошадь, которая заставляет человека остановиться и сказать: «Вот идиоты! Надо ж было такое сделать!»

 

– Она обошлась городу в 28 миллионов марок...

 

– Но за это время сколько уже принесла! Уверена, что сейчас она уже три раза себя окупила, стала своеобразным современным символом города. Печатаются открытки и путеводители, каталоги и альбомы. Люди едут сюда, чтобы посмотреть на этого Пегаса. Он узнаваем. Это бренд Хайдельберга. Стояла бы там обычная лошадь, и кто бы фотографировался на ее фоне? Никто ее и не замечал бы. Это скучно. А тут абсолютно новая концепция. Какая обработка металла, какая подсветка, даже крышки водосточных люков сделаны под следы копыта этого Пегаса! Это же оригинальность мышления. Вспомните «Черный квадрат». Неужели есть человек, который не мог бы нарисовать такой же? Но ведь никто, кроме него, не нарисовал! Поэтому о Малевиче и будут говорить века. В истории человечества важно открытие. Первый шаг. Потом по этому пути пойдут толпы, стада, но слава будет у первого.

 

– И Вы стоите на грани между прошлым и будущим? И Ваша задача, отфильтровав все наносное, не пропустить этот «ветер перемен»?

 

– Иногда я думаю о себе очень плохо, что я часто веду себя как охотник. Это самый настоящий азарт, который не уступает азарту скачек, например. Вот привозят мне фотографию работы художника из Нижнего Новгорода. Я смотрю и вдруг вижу – парень делает великолепный экспрессионизм, которого я нигде не видела. Я понимаю, что этот 25-летний парнишка изучил Сутина, немецких экспрессионистов, но при всем этом умудрился стать совершенно русским экспрессионистом нашего времени. Он отображает ту действительность, в которой находится. И это не «московский», а «нижегородский» экспрессионизм. Знаете, что я делаю? Я сажусь в поезд и уезжаю. Приезжаю к нему и говорю: «Привет! Давай показывай всё». Сижу часами. Иногда пересматриваю тысячи картин. И не важно, что там холодно, тараканы, нет еды, что добираюсь я туда на автобусах и поездах, но я увидела этого парня, и я ему даю жизнь. Я его привожу в Москву, делаю ему выставки, начинаю его раскручивать. Раскручиваю 5 лет – никто не покупает, 10 – никто не покупает, 15 лет... И вот тут появляется первый покупатель, который говорит: «Слушай, какая вещь!» А я думаю... Господи, 15 лет я этому парню давала деньги, чтобы он выжил. Он напивался, приходил, я ему твердила, что он великий, хороший, самый лучший, работай, только работай!.. Вот это и есть нюх охотника.

 

– А почему Вы не эмигрировали в Европу?

 

– А мне тут не интересно. Мне там интересно. У меня там много работы. Семья. Но самое главное, что я там человек. Я руководитель, я сама себе хозяйка. Как хочу, так и живу.

 

– Спасибо Вам, Лилия, за интересную беседу. У нас не хватило времени поговорить о Вашем Доме творчества «Романово на Волге», но я думаю, что мы обязательно о нем расскажем в одном из наших следующих номеров. Удачи и попутного ветра во всех Ваших проектах.

                                                                                                                                                   Оксана Шер


Kommentare
[-]

Kommentare werden nicht hinzugefügt

Ihre Daten: *  
Name:

Kommentar: *  
Dateien anhängen  
 


Bewertungen
[-]
Artikel      Anmerkungen: 0
Aktualität des Themas
Anmerkungen: 0
Nutzwertigkeit
Anmerkungen: 0
Objektivität
Anmerkungen: 0
Recherchearbeit
Anmerkungen: 0
Zuverlässigkeit der Quellen
Anmerkungen: 0
Schreibstil
Anmerkungen: 0
Logischer Aufbau
Anmerkungen: 0
Verständlichkeit
Anmerkungen: 0

Meta-Information
[-]
Datum: 20.05.2011
Hinzugefügt: ava  oxana.sher
Aufrufe: 1185

zagluwka
advanced
Absenden
Zur Startseite
Beta