Русская культура в США
"В Америке нам легко сохранить свою маленькую Россию"…
В нашем проекте "Окно в Россию" мы представляем вам удивительную историю жизни нашей соотечественницы – Наталии Сабельник, которая началась совсем даже не в России, а в далеком китайском Шанхае. Хотя, наверное, таких историй немало среди тех, чьи предки после революции покидали Россию. И все-таки каждая из них уникальна…
Наталья Сабельник, Президент Конгресса Русских американцев, Китай-Филиппины-США
Фото из личного архива
- Моей маме было 8 лет, когда она попала после революции в Харбин. Она урожденная Шестакова, забайкальская казачка – дедушка ее был атаманом. Старший брат бабушки служил тогда главным инженером на железной дороге в Харбине. И когда у него умерла жена, бабушка поехала к нему смотреть за детьми. В это время границы закрыли, и бабушка не смогла вернуться. Две ее дочери – моя мама и ее старшая сестра - три месяца зимой шли пешком по России, чтобы добраться в Харбина до своей мамы.
А папа был фон Фрейнберг, обрусевший немец, выросший в Красноярске, куда из Петербурга перебрались его родители-дворяне. Папа служил в семеновской белой армии, в которую попал, когда ему было 17 лет. Он был офицером и за заслуги награжден Георгиевским крестом. В Харбине мои родители и встретились. Потом, когда они переехали в Шанхай, папа служил в полиции, а мама была очень способной портнихой, и также добровольно работала в Казачьем союзе. В Шанхае я и родилась.
Постольку в то время там уже опять стало сложно жить, некоторые наши родственники уехали обратно в Россию. Но условия там были очень жесткие - мой дядя погиб в тюрьме, его убили как врага народа. Получилось так, что мы опять стали беженцами. И тут откликнулась Международная ассоциация беженцев, нас приняли на Филиппины – американским военным пароходом отвезли на остров Тубобао. Мы прожили в этом знаменитом лагере около двух лет. Все, кто там был - а это около шести тысяч русских, которые также выехали из Китая, - жили в этом лагере в палатках. Раз в день ходили за водой, нам ее выдавали, ходили за хлебом. Я помню какие-то отрывки той жизни, но иногда путаюсь и уже не знаю – это я помню или из рассказов узнала. Некоторые вещи на самом деле помню, например, как ходили за водой, как я стояла в очереди. Меня там собака бешеная укусила, и я помню, как шла на эти уколы, надо было сделать 24 укола в живот. После двух лет жизни на Тубобао многие стали уезжать. Наши родственники попали в Австралию. Но у мамы обнаружили пятна на легких, и нас туда не пустили. В лагере была какая-то эпидемия, и многим сказали, что у них туберкулез, хотя на самом деле никакого туберкулеза не было. А потом мы попали в Америку. Был один спонсор, который с папой в читинском училище учился. Мама моя, кстати, родилась в Нерчинске, а папа в Эстонии.
Мы приплыли в Сан-Франциско в 1950-м году. Мне было 3,5 года. И что у меня получилось? Поскольку мои родители говорили со мной только по-русски, и росла я в русской среде - ходила в церковь, в русскую школу, училась музыке у русского педагога, то русский язык у меня сохранился. И все вокруг русское было, все происходило среди русских. Я и в хоре пела, и танцевала. Русские песни, русские танцы и русские друзья. Но, интересно, что когда в школу ходила, то мы там даже среди русских, моих подруг, друзей, говорили по-английски. Переходили на русский только когда не хотели, чтобы другие узнали, о чем мы говорим. В школе считали, раз русская – значит красная, а я даже не понимала, что это такое…
Позже я даже представить себе не могла, что буду встречаться с американским парнем. Мой первый муж был русский, тоже из тех, кто жил в лагере, только он был в Германии. А второй мой муж, вообще, сибиряк.
Нашла я его в Сан-Франциско. Была программа 250-летия экспедиций Беринга. Он с друзьями построили яхту, и когда они приплыли сюда, их встретили и говорят: «Ну, как вы там? Что думайте про то, что произошло?» «А что произошло?» - пока они плыли, в стране произошел переворот. У них у всех деньги были «заморожены», они и застряли здесь на два года, пока должны были отремонтировать яхту. Я помогала – с разными переговорами, старалась найти для них деньги или работу - даже интересно было! Однажды они попросили найти им запчасти для яхты, двигатель на которой стоял от трактора «Беларусь»! А здесь как раз было представительство Беларуси. И когда я позвонила, мне говорят: «Вы что, серьезно, они приплыли на нашем тракторе!? Если они помогут нам написать историю, как они сюда попали, так мы им все запчасти бесплатно пришлем!» Так и было. О них написали, и белорусы гордились, что на их «тракторе» переплыли Тихий океан.
Они дальше поплыли, доплыли до Новой Зеландии. И его пригласили сюда на работу. Он из Иркутска, а меня назначили работать в Ангарск - просто судьба нас сводила вместе! В то время я работала в фирме Chevron, и проработала в Ангарске три года как коммерческий директор этой фирмы, летала туда-сюда…
У меня от первого мужа четверо детей, и я очень хотела их вырастить также, как меня воспитали мои родители. Все ходили в русскую школу, в церковь. Все так же играли на пианино, так же танцевали. Все то же самое…
Дети все уже выросли. Старшей дочке 35 лет, потом 33 года, 31год, и сыну будет 28 лет, он еще с нами пока живет. Старший внук в этом году окончил русскую школу. Я с ним говорю только по-русски, но он по большей части отвечает на английском – стесняется. Когда у них был выпускной, и они поставили пьесу, у него была главная роль на русском языке, довольно-таки длинная. Все на русском языке исполняли, но все равно это тяжело, когда, вроде, не свой родной язык, выступить на сцене и передать свою роль. Он также прислуживает в церкви, играет на кларнете, и состоит в русских скаутах - в лагерь ездит, а там все время среди своих.
Так что наша русская жизнь здесь продолжается, несмотря на то, что последней из России уехала мама, когда ей было восемь лет. Моим маленьким внукам от младшей дочки будет два годика и полгодика. Но мы с ними тоже по-русски говорим. И они отвечают по-русски, хоть и муж у нее – американец. Так что всем этим мы очень гордимся. Помню, моя старшая дочь, когда оканчивала гимназию, получила стипендию, была золотой медалисткой. Она выступала, благодарила родителей, бабушку, которая ей помогала, учителей. Говорит: «Когда ходили в русскую школу, неохота было, ведь как бы ни было, но это были дополнительные занятия. Приходишь домой из одной школы – идешь в русскую». Но, то, что мне было приятно, она сказала: «Я теперь поняла, что не просто второй язык выучила, а родной язык». Так что хорошо, что они также чувствуют, что они на самом деле русские, хоть мы и отличаемся, наверное, многим. Естественно, ведь мы выросли в другом месте, как русские американцы, тем более Америка нам помогает тем, что здесь у нас столько разных наций, что нам легко это сохранить – свою маленькую Россию.
А вот в 60-70-е годы было тяжело, потому что в Америке все подозревали, что мы коммунисты, что мы подосланные, и мы враги. Помню, мой папа особенно боялся, что мы попадем в какие-то списки, и нас сошлют в Россию. Нам хотелось верить, что на родине все поменяется, но память хранила все, что было при Сталине. Люди боялись что-то сказать, за что могут куда-то сослать, это было даже здесь. Папа не разрешил записывать меня в скауты, потому что там списки. Тем не менее, когда многие люди стали менять фамилии, мы не поменяли, папа был против. Но боязнь была…
У меня было два путешествия, которые связали меня с родиной. Я, конечно, православная, и когда мы ездили на Святую землю, у меня было чувство, что вот я православная, вот я крестьянка, вот здесь Иисус Христос ходил... Когда я была в России, у меня появилось чувство, что я действительно попала на родину. Я увидела истинную родину, которая всегда была в моей душе, которую ждали и любили мои родители. Мама всегда говорила, что нет ничего красивее, чем русское поле. И когда я впервые попала в Союз и услышала песню «Русское поле», то поняла, что это именно то, о чем моя мама говорила. Я полностью прочувствовала соединение с русской землей. Что интересно, в то время я хуже говорила по-русски, только окончила школу, но встретила там несколько людей, с которыми дружила, переписывалась. Они говорили: «Наташа, ты, наверное, более русская, чем даже мы»...
И я это в себе чувствую, конечно. Когда-то, когда я пела в американском хоре, то не ощущала ничего, никакого соединения с музыкой, со словами. А русскую музыку – да, я чувствую душой. Душа к ней тянется.
Когда я впервые попала в СССР, меня, конечно, удивили люди, с которыми я встречалась на улице. Они были скрытные, озлобленные, резкие, грубые, торопились, не хотели говорить. Это было в то время. У нас в Америке идешь, покупки делаешь – «Вы хотите это, а, может, вы хотите то, вы ничего не хотите?»… Вам продадут все. Там – наоборот. Моя двоюродная сестра хотела купить пуговицы. Она работала на железной дороге, и они у нее были особые. Она называет размер, а девушка: «Нет!» - «А может быть, такой размер есть?» - «Есть, а такого-то нет». Это мне очень запомнилось. Потом помню, зашла в булочную, говорю – можно мне эту булочку? Тогда я и не знала булочка это или пирожное, показала на что-то круглое. Она – «Это не булочка!». Говорю, неважно, что это, продайте ее мне.
Сейчас, конечно, все по-другому. Я даже удивляюсь, когда люди спрашивают, чем вам помочь, что вам подать, спасибо, до свидания, хорошо… Совсем все другое. Мне очень приятно это видеть и слышать.
Конечно, я еще много занимаюсь общественной работой, и главное сейчас – это приближающееся 40-летие Конгресса Русских американцев, президентом которого я являюсь. В отличие от многих других организаций, мы - национальная структура, у нас есть представительства в разных городах, в разных штатах Америки. Когда Конгресс создавался, то преследовалось несколько целей: сохранение русского языка, культурного и духовного наследия. Но была еще и борьба с русофобией, потому что как раз было время холодной войны, были сильны стереотипы, хотя они, конечно, присутствуют и до сих пор. Просто раньше мы все были коммунистами, а сейчас мы все - мафия. Здесь считают, что все мужчины мафия, а все женщины - проститутки. Но когда я приезжала в Россию, русские тоже думали, что мы все здесь ходим в бриллиантах, и что у нас здесь сплошная Санта-Барбара. Это, к сожалению, неизбежно, когда плохо знаешь людей.
И сейчас очень хорошо, особенно соотечественникам, что мы можем ездить, знакомиться и видеть ту Россию, и через тех людей, которые действительно имеют такие же интересы, что и мы. Это на самом деле меняет стереотипы. У нас, особенно в Калифорнии, очень много всего русского - это Форт-Росс, это и Русская речка и Русская гора счастья, и Севастополь. Так что у нас здесь настоящая Русская Америка – это как памятник русским. Но это может просто закончиться, если мы не будем заниматься с нашими детьми, с молодежью, если мы не передадим им вот этот факел, который держим сами…
Проект "Окно в Россию". Оригинал