Головоломка Познера
Головоломка Познера
Владимиру Владимировичу Познеру 1 апреля 2014 г. исполнилось 80 лет. Незадолго до этого он снял фильм «Германская головоломка». Не очень комплиментарный для немцев. Тем не менее мэтр часто бывает у нас в стране. Был он и в конце апреля. Встретился в Берлине и Дюссельдорфе со своими поклонниками.
О себе он говорит охотно и много.
Родился в Париже. Когда началась война, семья уже жила в США. Отец купил карту Европейской части Советского Союза, прикнопил к стене и каждый день отмечал черным карандашом продвижение немецких войск к Москве. При этом отец говорил, что они никогда не войдут в столицу. Он был уверен, что они не войдут в Ленинград и не выиграют войну, потому что социализм непобедим.
Познеру было тогда семь лет, но он хорошо помнит, как друзья отца выражали ему сочувствие в связи с тем, что вот еще пару недель и всё, Союза не будет.
А потом, уже красным карандашом на этой же карте, отец рисовал наступление Красной армии, при этом говорил: вот видишь, я же сказал, что так будет.
Тогда это произвело на Познера сильнейшее впечатление. В это время русские, а это были все советские – и украинцы, и белорусы, и грузины – были невероятно популярны в Америке. «Это трудно себе теперь представить, но так было. И я хотел быть русским, и гордился тем, что я русский, хотя ни одного слова по-русски не знал, – рассказывает он. – И всё было хорошо, пока не приехала женская делегация из СССР и меня выбрали спеть для них песню «Полюшко-поле». А знал только эти два слова, но больше не знал ничего. У моей тетки были пластинки, на одной из них – эта песня. Я ее слышал, начало запомнил, но больше ни одного слова не понимал. Перед самым выступлением я решил спрятаться в шкаф, но меня нашли. Думали, что я скромный и стесняюсь. Что, конечно, правда. Но меня вытащили на сцену. И я спел «Полюшко- поле» – сначала эти два слова, а потом полнейшую абракадабру – умирая от стыда, произносил какие-то звуки. Но надо отдать должное этим русским женщинам – они после моего позора гладили меня по голове и говорили, какой я чудный мальчик. И теперь, когда я вспоминаю, меня бросает в жар от стыда и ужаса».
***
А потом, рассказывает Познер, отношение к русским изменилось, и между мальчишками начались драки. Американские пацаны поджидали русских из миссии ООН у школы и нападали на них. Познер дрался на стороне советских.
«В конце концов мы уехали, потому что отец лишился работы в американской киноиндустрии, где занимал довольно большой пост. К этому времени папа взял советское гражданство. Начинался маккартизм, хозяин сказал, что не может его больше держать на этом посту в качестве советского гражданина. Отец был человеком принципиальным, от советского гражданства не отказался, и вот мы уехали в Германию. Это была та страна, куда я ехать не хотел. Я был всё-таки военный мальчик. Я помню, как все в Америке ненавидели немцев. Я помнил оккупацию Парижа, я помнил документальные кадры, снятые фашистами в концлагерях, которые показывали на Нюренбергском процессе. И если была страна, которую я ненавидел, так это была Германия.
И вот мы приехали. Я не говорил по-русски, и мысль, что советские могут меня считать немцем, была невыносимой. Мы прожили здесь четыре года. Это были худшие годы в моей жизни. Я мечтал уехать», – завершает Владимир Познер.
Стало быть, у него с Германией оказались старые счеты.
***
Но пока не об этом. Сначала он хотел стать великим ученым – по молодости на меньшее не рассчитывал, чтобы раскрыть тайны головного мозга человека. Ему было 16 лет, когда он пришел к этой мысли, после прочтения нескольких книг И. П. Павлова. Это было как раз в Германии. Павлова читал по-английски, русский язык учить только-только начал. В декабре 1952 г., за три месяца до смерти Сталина, семья переехала в СССР. Если бы переезд состоялся несколькими годами раньше, семье было бы не сдобровать, особенно отцу, – в этом Познер совершенно уверен. Как это ни парадоксально, пребывание в Германии в этом контексте положительно сказалось на судьбе семьи.
Познер признает, что у него был идеализированный образ Советского Союза. Как и у его отца. И если бы отец знал, что ему грозят лагеря, как многим реиммигрантам, он бы, конечно, не перевез туда свою семью. Но отец не верил в эти истории, верил в коммунистические идеалы.
Когда сына сперва не приняли в университет, появилось первое сомнение в том что СССР не совсем та страна, о которой они мечтали. Тем не менее во флот на пять лет Познера-младшего не послали, хотя угроза такая была: предлагали пойти учиться вместо университета в разведшколу – отказался: сострил, что любить родину можно и на биофаке. Был послан во флот, но отец помог.
«К третьему курсу я понял, что никакой я не ученый. Я завершил учебу, но при этом решил, что хочу быть переводчиком английской поэзии первой четверти XVII века, то есть времен Шекспира. То, что я отказался идти в аспирантуру, куда меня приглашали, было главным решением моей жизни. Пять лет учебы на меня очень сильно давили. И родители были страшно разочарованы мной. Говорили, что это стыдно так поступать, когда государство на тебя потратило деньги. И ты ничего не собираешься отдавать в виде своего труда.
Но я понял, что это не мое дело. Людей, которые занимаются не своим делом больше, чем людей, которые нашли себя. И мне кажется, что многие несчастья, в том числе и семейные, этим и объясняются. Самое печальное, наверное, – это мечта не делать то, что ты ежедневно делаешь», – делает он вывод.
***
Но журналистом стал совершенно случайно. Вообще, Познер производит впечатление счастливчика. В Москве поступил в университет, несмотря на то что фамилия и биография были «не те». Отец добился. Получил образование биолога. Но не стал им. Стал писать стихи. И тут снова подвернулся случай.
«Каким-то образом, до сих пор неясным, скорее всего благодаря теще, мои стихи и переводы попали к самому Самуилу Маршаку, и тот пригласил к себе. Для меня Маршак был как Господь Бог. Я помню, как он вышел ко мне – очень старый человек, это я только теперь понимаю, что он тогда был на 10 лет моложе меня. Все лицо в мелких-мелких морщинках, зеленовато-серые глаза за толстыми линзами очков, большие уши, которые мне казались теплыми, как у слона. Мне хотелось их потрогать. Маршак мне сказал, что у меня есть способности, но нет умения. И если я соглашусь стать его секретарем, а на самом деле, как оказалось, обыкновенным писарем, буду отвечать на письма, которые будут приходить отовсюду, в том числе и из за рубежа, то тогда он меня будет учить. Маршак был прижимистым, платил мало, всего 70 рублей. Но за два года я от него действительно много получил. Я узнал по-другому русскую литературу. Самуил Яковлевич был настоящий русский интеллигент. Он называл меня Владимир Владимирович и на «Вы». Он не называл меня Вова потому, что я не мог ему ответить Сема.
Но через два года я уже знал, что я не хочу быть переводчиком английской поэзии, а кем я хочу быть, я не знал. И тут позвонил приятель и сказал, что создается новое агентство АПН. Они ищут людей со знанием языков. Я пошел, и мне предложили должность старшего редактора и зарплату 190 рублей. Это же не 70. Я согласился. Начались поездки по стране, общение с людьми, интервью, и я понял: вот это то, что я хочу делать. Конечно, это была не журналистика, это была пропаганда. Журналиста называли „солдатом идеологического фронта“. А солдат получает приказ, и если хорошо его выполняет, то его награждают, он получает повышение в чине, медаль, может быть, орден, может дослужиться до генеральского чина, но все равно он получает приказ».
***
В журналистику, выходит, попал случайно в советские времена, причем в самое «сердце» пропагандистской машины и стал «солдатом идеологического фронта». Работал в АПН, журналах Sowiet Life – советский ответ на журнал «Америка», ответственным секретарем журнала Sputnik, который реально продавался в киосках за рубежом, а не раздавался бесплатно, потом работал на иновещании на США, Англию. Ему, как он сам подчеркивает, было работать не трудно, потому что верил в то, что делал, и в сам советский строй. Он искренне считал, что сама коммунистическая идея правильная, что она справедливая, а Советский Союз – это не лаборатория, в которой проводят чистый эксперимент, а живой организм. И поэтому ему было нетрудно найти оправдания своим личным сомнениям.
Потом делал знаменитые телемосты с Филом Донахью, которые смотрела вся страна. В Америке ее смотрели не более 6 млн. человек. Работал на телевидении в авторской программе «Такие времена». Считает, что любимую им программу закрыли, когда в России начался более жесткий контроль над СМИ. После прихода к власти Путина стала устанавливаться необходимая, как считает теперь Познер, вертикаль власти, потому что страна разваливалась после правления Бориса Николаевича Ельцына. Эта вертикаль власти была применима и к средствам массовой информации: их стали жестко контролировать, и делать программу так, как он хотел, уже стало невозможно. Его как журналиста очень волнует то, что происходит в мире с его профессией, и, прежде всего, что происходит в России, где ему приходится работать. Познер считает, что есть журналисты, но нет журналистики. Он делает вывод, что профессии как таковой, влияющей на общество, больше нет. Даже глядя на свою любимую ВВС он видит, что журналистика становится все более партийной, не информационной, а направленной на то, чтобы убеждать массы. Телеканалы не предоставляют информацию как можно шире, а пытаются убедить в определенной точке зрения. Если перевести на обыденный язык, в мире больше нет объективной информации, нет свободы слова. Любопытно, что это говорит человек, который большую часть своей жизни занимался советской пропагандой.
***
Сейчас Владимир Владимирович не работает в штате Первого канала, а продает ему программу «Познер» как свой продукт. Снимает фильмы. Последний из них – «Германская головоломка» навлек на него немало критики. Но автор не собирается никому ничего доказывать. Он просто выражает свое мнение, а уж дело ваше – соглашаться или нет. Фильм снимал для себя, чтобы разобраться. Фильм о Германии и нацизме, ну и о том, как после всего, что было, относиться к стране «поэтов и философов».
Правда, в фильме есть некоторые исторические неточности: лагерь в Дахау был построен весной 1933 г. не для евреев, больше для своих же арийцев из числа политических противников. До начала Второй мировой войны в Дахау содержались люди, считавшиеся по разным причинам «загрязняющими» саму арийскую расу. Это были политические противники нацистского режима, прежде всего, коммунисты, социалисты, оппозиционные режиму священнослужители, а также душевнобольные, проститутки, наркоманы, гомосексуалисты и др.
Лагерь был поначалу для репрессированных по политическим мотивам, здесь издевательски перевоспитывали до смерти, но он не относился к лагерям уничтожения и считался образцовым. Сюда даже допускали комиссии из представителей Красного Креста. Отступления от фактов вряд ли способствуют адекватному понимаю сути событий. В Дахау, скорее, следовало скорбеть по идейным соратникам Познера-старшего, но они туда попадали по идеологическим соображениям, точь-в-точь как в Советском Союзе попадали в ГУЛАГ.
***
Теперь вернемся к иллюзиям. Через полгода после смерти Сталина, он поступал в МГУ и не «прошел». «У вас фамилия не та и биография ужасная», – сказала ему женщина, пожелавшая остаться неизвестной. И он впервые задумался, что же это за страна, в которую так безгранично верили его отец и он сам. С тех пор у Познера стал появляться «свой» взгляд на Россию. Это взгляд всевидящего, умного, всё понимающего и далекого от экстремальных оценок человека. Конечно, это не всем нравилось и нравится.
Вторым «ударом» по иллюзиям стал 1968 г. Прага, советские танки на улицах... «Трещина» между иллюзиями и реальностью росла и росла, в конце концов разрушила то, во что он верил.
Однако из пропаганды не ушел и дисседентом не стал, честно и добросовестно выполнял свою работу и только при Горбачеве, когда началась перестройка и гласность, из пропаганды попал в журналистику. В 1991 г. уезжает на 6 лет в США, где работает на американском телевидении.
Потом окончательно возвращается в Москву. Об этом жизненном пути Познер рассказал сам еще до вопросов зрителей.
***
Чтобы задать вопрос, у микрофонов, установленных в зале, выстроились длинные очереди. Как заметил сам Познер, «у микрофона была очередь, как в Советском Союзе за колбасой». В Мюнхене встречу отменили – не собрали зал. «Не было ожидаемого интереса к выступлению. Это удивило тех, кто пригласил. Возможно, для нашей публики здесь я не интересен, – признался Познер и добавил: – Я не танцую и не пою. Я не Киркоров. Наверное, в этом дело». Однако выяснилось, чтобы задать вопросы Владимиру Владимировичу, люди приехали из Праги, Вены, Мюнхена, Штутгарта.
В чем дело, попробуем догадаться.
Встреча с мэтром советско-российской журналистики естественно не стала разговором о профессиональных проблемах. Как ни странно и вопросов о кризисе в Украине было не так много.
«Я не вижу ни с одной из сторон явного желания этот кризис преодолеть. Хотя совершенно понятно, что надо делать: признать русский язык, как второй государственный, ограничить продвижение НАТО, дать юго-востоку Украины больше федерализма», – четко обрисовал ситуацию Владимир Познер. После такого ответа по украинской тематике спрашивать было нечего.
На вопрос, верит ли он в бога, Познер ответил:
– Я не религиозный человек, скорее, агностик. Так мне посоветовала говорить одна дама в Америке. На одном выступлении в США я сказал, что считаю себя атеистом. Публика аж подскочила. Теперь я себя называю агностиком, пусть думают, что это такая вера.
- За кого Вы, Владимир Владимирович?
– Я не за «белых» и не за «красных», я за оппозицию... Оппозиция должна быть, это естественно.
- Есть ли в России демократия?
– В России возникают элементы демократии, но трудно. Все, кто называет себя демократами росли и учились в советскую эпоху, были комсомольцами, членами партии, им сейчас хорошо за 45. А система сегодня другая. Они смотрят на новую систему глазами людей, воспитанных в другой системе. И поэтому они никакие не демократы.
- Был ли Ельцин демократом?
– И Ельцин не был демократом. Знаю. Брал у него интервью, когда он был в опале и только собирался избираться в депутаты РСФСР. На вопрос, демократ ли он, Борис Николаевич ответил: «Конечно нет. Вы знаете, в какой стране я родился и вырос? Вы знаете, членом какой партии я был? Как я могу быть демократом? Может быть, общаясь с демократами я чему-нибудь научусь. Но я конечно не демократ» – это был умный и честный ответ. Демократами будут внуки тех, кто сегодня у власти. Демократизация – это процесс, и придется потерпеть.
- Иммиграция – штука сложная. Вопрос в том, как сохранить свою идентичность...
– Если человек эмигрирует, то во всем мире происходит одно и то же: сначала человека тянет к своим, которые раньше иммигрировали, и образуются анклавы, и человек впоследствии или становится частью страны, или не становится. Зато дети становятся. Человек сначала интегрируется, потом ассимилируется, а то зачем туда ехать? Но это не значит, что надо забыть свой язык. Но внуки уже не будут говорить на русском.
- И снова о фильме. О немецком народе. В фильме больше сведений о Познере, чем о Германии?
– Я не против всех немцев, как это может показаться после моего фильма «Германская головоломка». Для меня было и остается загадкой, как народ, создавший такую потрясающую культуру, музыку, философию, как он мог пойти за этим человеком, не только пойти, но и побежать? Как они смогли с восторгом уничтожать евреев. Я пытался для себя ответить на вопрос. У меня нет отношения к немцам, но есть вещи, которые я не понимаю. Есть вещи, которые меня восхищают, например порядок и ответственность в работе, потрясающая правдивость. Но есть вещи, которые я никогда не приму... Я многое открыл для себя. Но мой восторг относительно демократии в Германии охладил знакомый журналист. Он сказал: «У нас демократия при хорошей погоде, но мне страшно думать, что будет, если погода изменится». Я сделал фильм о Германии, но я уверен, что многие в России, когда смотрели этот фильм, думали о ГУЛАГе, о Сталине. Тут много было напоминаний. Когда меня обвиняли, что я сделал антигерманский фильм, я даже не стал возражать. У меня не было такой задачи.
- Что будет, если Россия окончательно поссорится с Европой?
– Поворот России в сторону Востока и Китая может отбросить страну на многие годы. Считаю, что попасть в зависимость от Китая очень опасно! Многополярный мир более уязвим и опасен, потому что менее контролируем...
Русский народ генетически считает себя великим и никогда не позволит с собой обращаться недостойно. Косово было «ящиком Пандоры», отзвуки, которого мы слышим сейчас... Возврат СССР? Невозможен.
Присоединение Крыма к России не означает, что Россия пойдет дальше – в Финляндию, Литву... Западная и Восточная Европа – это не география, это разные взгляды на мир, которые никогда не сойдутся...
- В чем причина популярности Сталина?
– В России растет сталинизм. По последним опросам, более 60% россиян считают, что Сталин – герой. Но почему они так считают? Думаю, что людям надоело чувствовать себя всё время «не теми». Всё время негатив – в истории, жизни... Потому растет внутреннее сопротивление...
- Будут ли новые телемосты?
- Время телемостов опять настало. Но не вижу такого желания со стороны Запада...
- Почему политика Германии так зависима от США?
– США влияют на Германию, но не контролируют ее. Так думаю...
***
В последнее время после известной оговорки «Государственная Дура» в отношении к Познеру появились даже такие «нотки», которые можно было бы назвать стратегией «мочить Познера». С этой целью к нему пришла на программу депутат Яровая. На этой теме он не стал подробно останавливаться. Это уже другая история...
Конечно, всё, о чём состоялся разговор в Берлине, не охватить. Главное, как нам показалось, Познер дал пример того, как не надо быть агрессивным, не выносить максималистских мнений, особенно в острые моменты. Впереди у него новая интересная работа. В те два часа, которые зрители провели вместе с Познером в зале РДНК в Берлине, он высказал немало оценок и суждений, которые заставили людей задуматься, а может, и в чём-то пересмотреть собственные позиции.
В конце Познер снова вернулся к вопросу, на который хотел ответить в фильме, но так и не смог. Его до сих пор мучает вопрос, как евреи смогли простить немцам их нацистское прошлое и приехать жить в Германию? Многие эмигрировали из России, они признаны беженцами. Когда бегут из страны, это не делает ей чести. Но как евреи могут переехать в страну, где в историческом смысле не так давно ставился вопрос об их полном уничтожении. Уехали бы в Израиль – нет вопросов. В Америку, Новую Зеландию. Но почему в Германию? Германия каялась, кается. Но я задаю вопрос, который стучит в сердце, ну почему? Мне говорят: нам здесь жить удобно. Идут нам навстречу. Ну это один из моих вопросов. Вопрос неприятный.
Кстати, задавая этот риторический вопрос, Познер не упомянул ни одной европейской страны в качестве возможного места пребывания евреев. Напомним, что, кроме Великобритании, где не было нацистской оккупации, только Болгария и Дания вступились за своих евреев. Если уж говорить о Прибалтике и Украине, где население и полицаи особенно усердствовали в уничтожении евреев, то как раз туда они вернулись в первую очередь. И никто там не покаялся.
На остальное хотелось бы ответить «по-еврейски», то есть вопросом на вопрос: как после 1968 г., после подавления Пражской весны, после ссылки академика Сахарова, да мало ли чего еще, можно было работать советским пропагандистом, тем более на заграницу, пропагандировать советский образ жизни, прекрасно понимая реальное положение дел?
Думаю, эти вопросы равнозначны, и ответ на них один. Если Познер, несмотря на сомнения и боль разочарования, стремился обеспечить себе вполне комфортную жизнь в период строительства коммунизма, то не стоит осуждать тех, кто живет вполне комфортно в современной Германии, искренне считая, что Германия им должна. А Германия предлагает им в ответ самую –сравнительно с другими странами – сносную жизнь. Конформизм он везде конформизм. Хоть в России, хоть в Германии, хоть в Африке.
- Кстати, в этом году, предположительно в сентябре, Познер собирается снимать фильм об Израиле. Интересно, какую головоломку он попытается там разгадать?
- «К Израилю отношусь позитивно, но критически».
Посмотрим.