Путин не должен быть Сталиным ни сегодня, ни завтра
О моральных издержках примирения с красной идеей
Вы можете представить еврея, который не воспринимал бы как личную боль страдания жертв Холокоста? Вы можете представить поляка, который не впустил бы в свою душу трагедию Катыни?
Главный вопрос
А теперь главный вопрос, который все больше мучает меня. Видели ли вы современного русского, которому была бы безразлична гибель миллионов соотечественников в годы сталинских репрессий? Я таких вижу каждый день, и их число растет. Миллионы сограждан видят в Сталине прежде всего «выдающегося государственного деятеля». Поэтому реабилитация Сталина как государственного деятеля де-факто и соответственно уход от вопроса о человеческой цене достижений СССР в СМИ – доминирующий тренд пропаганды. Ценности государственничества русского великодержавия, которые позволяют в нынешней предвыборной кампании сблизить имена Путина и Сталина, уже не только отделяются от ценностей гуманизма – ценность человеческой жизни и свободы, – но и противопоставляются им. Мол, государственничество, национальный суверенитет – русские ценности, а ценность свободы и жизни – это европейское, нам чуждое.
По мере «вставания с колен» после присоединения Крыма наше гостелевидение внедряет в сознание людей «русскую идею» – веру в великую Россию и в ее якобы особую историческую миссию. Одновременно все больше россиян выказывают не просто безразличие к судьбам жертв Сталина, а оправдывают репрессии против своего народа. 10 лет назад 9% опрошенных считали, что репрессии Сталина были «политической необходимостью», сейчас их почти 26%.
Вероятно, к числу тех, кто полагает, будто репрессии Сталина были «политической необходимостью», относится и Илья, зритель «Воскресного вечера с Владимиром Соловьевым». Илья был весьма раздражен тем, что я в своем выступлении процитировал Николая Бердяева, говорившего: «Фашизм стал возможен благодаря русскому коммунизму, которого не было бы без Ленина». Он написал мне: мол, Сталин правильно делал, что «перегибал с вами, интеллигентами, которые начитались много книг, палку». В конце письма Илья добавил: «Поэтому русский народ вас, болтунов, не любит, а о Сталине помнит до сих пор».
Надо отдать должное откровенности моего оппонента на различных шоу Карена Шахназарова. Нельзя напоминать «населению России», считает он, о человеческой цене достижений советской эпохи, вообще оживлять в его, «населения», сознании мысли о ценности жизни. Если люди начнут думать об этом, рассуждает Шахназаров, они потеряют «Великий Октябрь», а дорога к Победе в их глазах «будет устлана горами солдатских трупов». Это приведет к унынию, к утрате веры в себя и в страну… Шахназаров предлагает говорить с «населением» о том, о чем говорила с ним советская власть: о достижениях науки и т.п.
Агрессия русскости
Никто на самом деле не знает, справится ли современный русский человек с правдой об Октябре, о советской истории, с правдой о самом себе. Не знает, ибо мы до сих пор не встали, к чему призывал еще Горбачев, на путь окончательной десталинизации. (Горбачев-шестидесятник не понимал, что полная десталинизация невозможна без полной декоммунизации.)
Ни вменяемый Шахназаров, ни полувменяемые ведущие телеканала Константина Малофеева «Царьград», провозглашающие: «Наплевать на то, что думает о нас Запад», – не осознают, что, лишая русских права на правду об их драматическом ХХ веке, они приговаривают соотечественников к неполноценности. Человек, который боится правды, не способен мыслить, адекватно оценивать события, лишен подлинной духовности. Технология стимулирования у нынешних граждан «веры в себя и в Россию» путем ограждения от исторической правды исходит из признания духовной неполноценности тех, кого Шахназаров и его единомышленники называют «населением». Получается, русским суждено жить без главных достижений культуры, без осознания красоты личности, уникальности человеческой жизни, без права на истину и правду, на личное счастье, свободу и т.д.
Я все чаще спрашиваю: зачем нужны русским суверенитет с государственностью, если их руководители и политики сознательно лишают граждан главных благ человечности? Однако у нас мало кто полагает, что брать на вооружение идеологию русскости, призывающую обходиться минимумом материальных благ, аморально и бесчеловечно. Гуманизм призывает к толерантности, к уважению к иному мнению, к умению считаться с интересами и особенностями другого человека. А наша русскость плодит агрессию, жажду расправы или с «пятой колонной», или с теми, кто не увидел ничего антиправославного в «Матильде» Алексея Учителя.
Кстати, в СССР не было столько агрессии и злобы, сколько в России, которая якобы «поднялась с колен». И все оттого, что, на мой взгляд, ни веры в себя, ни в Россию в реальности не появилось. Если для многих Путин и Россия стали неразрывным целым – значит, в страну саму по себе эти многие не верят. Непредсказуемость во всем, что касается будущего, растет, она присутствует не только в сознании креативного класса, но даже у путинского большинства. А страна с непредсказуемым будущим, да еще оказавшаяся «после Крыма» в одиночестве, не может не вызывать тревоги в душах тех, кто ее населяет. Подсознание, инстинкт обмануть труднее, чем сознание, тем более наше легковерное сознание.
Особый патриотизм
Мы имеем дело с особым патриотизмом. В нем существующие якобы любовь и вера в Россию не предполагают любви, сопричастности к страданиям соотечественников. Как говорят власть и пропаганда, Россия возвращается к ценностям родного православия. А в действительности сейчас христианской любви к ближнему намного меньше, чем было даже при коммунистической, безбожной власти. Каждый год в России открывают тысячи новых церквей. И каждый год растет число оправдывающих убийство Сталиным миллионов людей политической необходимостью. Что это за православие, что это за христианство, когда в сознании стираются различия между добром и злом?
В рамках марксистского классового самосознания было объяснимо безразличие (по крайней мере на официальном уровне) к человеческой цене достижений эпохи сталинизма. Но ведь мы с утра до вечера, и не только с экранов телевидения, но и в речах Путина слышим, что Россия вернулась к традициям православной державы.
Что же стоит за страшным безразличием к страданиям соотечественников? Животный эгоизм? Паралич совести?
Страдания народа, особенно во время голода 1932–1933 и 1948–1949 годов – это прежде всего муки детей. Как можно оставаться равнодушным к этому? Я видел в апреле 1949-го в Западной Украине, как дети, мои ровесники, подбегали к поездам на станции и истошно кричали: «Хлиба! Хлиба!» Тогда же через эти станции шли эшелоны с зерном для поддержки строящегося социализма в Венгрии и Чехословакии.
Неужели трудно осознать неосталинистам вроде Ильи, что жертвами репрессий были такие же русские люди, как они, у них была такая же, данная Богом единственная жизнь, было право на счастье?..
Мне могут возразить, что в оживлении доброй памяти народа к Сталину нет ничего неожиданного. Ведь для русского человека жизнь, в том числе своя, никогда не была главной ценностью. В этом смысле, как отмечали отечественные философы начала ХХ века, простые русские люди, прежде всего крестьяне, похожи на китайцев. И, наверное, не случайно многие китайцы простили Мао Цзэдуну репрессии «культурной революции». Есть над чем подумать. Несомненно, недооценка важности человеческой жизни – такая же часть «русского культурного кода», как и долготерпение, жертвенность, отсутствие чувства меры и т.д.
Согласен, за доброй памятью о Сталине у его поклонников стоят особенности национальной, а более точно – крестьянской, психологии. Но особенность посткрымской России в том, что не только русский комплекс жертвы используется в деле укрепления режима Путина, о чем я писал в «НГ» 26.07.17, но и, что неожиданно, русское скопцовство, то есть нежелание ценить и чужую, и свою жизнь. Скорее всего русский комплекс жертвы и проистекает из слаборазвитого инстинкта самосохранения, из равнодушия к своей и чужой жизни. Понятно, что в рамках скопцовства как национальной психологии не может возникнуть проблемы преступлений Сталина.
Новый-старый идеал
Мне кажется, настроения, вырастающие из недооценки человеческой жизни, впервые используются в предвыборной кампании действующего руководителя страны. Подумайте, о чем свидетельствует повторяемое каждый день на телевидении: «Путин – это Сталин сегодня». (К слову, впервые я услышал с экрана сравнение Путина со Сталиным в позитивном смысле от Александра Проханова. Теперь это общее место в выступлениях группы поддержки Путина, особенно в выступлениях Виталия Третьякова.) У представителей моего поколения, помнящих, как осуждали преступления Сталина при Хрущеве, а потом при Горбачеве, не может не возникнуть вопрос: почему в посткоммунистической России, которая, казалось бы, рассталась с идеалами и ценностями коммунизма, можно через запятую ставить имена Сталина и действующего президента? Наверное, только потому, что значительная часть электората (населения) не знает ценности жизни, для этих людей не существует проблемы преступлений Сталина. А существует то, о чем всегда говорила пропаганда, – великий государственник Сталин.
Сравнение Путина со Сталиным в позитивном смысле оказалось возможно потому, что русское всевластие после перестройки и реформ 90-х опять стало популярно, созвучно значительной части населения. И это доказывает, что в главном философ Николай Трубецкой прав. «Наследство Чингисхана», то есть спокойное отношение к всевластию царя, характерно для русских до сих пор. И это дает мне основания говорить о том, что стало особенно видно после «русской весны» 2014-го: наша политическая стабильность, долголетие самодержавия Путина зиждется прежде всего на особенностях русского патриархального сознания, на русской азиатчине. Впрочем, почти все народы Азии уже сумели создать то, чего мы создать никак не можем, – гражданское общество и систему разделения властей.
Но не забывайте, о чем еще напомнил мне в письме Илья, – за пренебрежением ценностью жизни человека в крестьянском сознании всегда таилось подозрение по отношению к интеллигенции, к образованным людям. Авторитет Путина растет и за счет роста антиинтеллигентских настроений. Получается, что Сталин для многих хорош и потому, что «перегибал палку с болтунами – интеллигенцией», Путин хорош и потому, что убрал с политической сцены «яйцеголовых» 90-х.
Надо быть справедливым: самодержавие Путина только внешне похоже на самодержавие Сталина. Тем не менее для простого человека, который его поддерживает, важно, что Путин упрощает политическую жизнь. При Путине обывателю стало ясно, где друг, а где враг.
Не знаю, сознает ли Путин, какой высокой в моральном отношении ценой достигается его авторитет и популярность у простого человека. На самом деле и фундамент нынешней политической стабильности в стране, и фундамент путинской популярности – архаика, которая помогла некогда большевикам-убийцам прийти к власти. Приходится признать, что нынешние политтехнологи с успехом задействовали комплексы и страхи русской души, прошедшей через муки крепостного рабства.
Путин, несомненно, триумфально победит на всенародном референдуме-2018 о продлении своего самодержавия еще на шесть лет. И, честно говоря, не его вина, что у нас выборы президента превратились в референдум о продлении самодержавия действующего президента. Как говорят в народе, если бы Явлинский был президентом, мы голосовали бы за Явлинского, а теперь Путин, поэтому проголосуем за Путина. Однако он несет ответственность не только за то, что ничего не сделал для обуздания античеловеческих страстей нынешних неосталинистов, но и за то, что, не желая на грядущих выборах порвать со своим красным большинством, встал на путь примирения с идеологией, породившей репрессии против собственного народа.
Путин-антикоммунист, недавно утверждавший, что «Катынь – преступление тоталитарного режима», капитулировал перед теми, для кого нет ничего более великого в русской истории, чем «великое дело Ленина–Сталина». Как иначе понять смысл сказанного им на освящении храма Воскресения Христова и Новомучеников и исповедников Русской Церкви 26 мая с.г. в Сретенском монастыре? Путин осудил преступления большевистской власти, напоминая о том, что храм построен на месте камер пыток ЧК-НКВД, и призвал рассматривать этот храм в качестве символа национального примирения.
Красные и белые как люди, как дети России уже не могут примириться, они давно мертвы. Нельзя, как Франко, примирить и их трупы, похоронив в общей могиле. Ибо особенность русских в том, что они быстро забывают, где погребены жертвы «великих потрясений». Что же примирять и с чем примириться? Примирять идею Бога, Христа с идеей насильственной атеизации России? Воинствующего атеиста Ленина с «реакционным православным духовенством», которое было тысячами расстреляно по его указанию? Ведь не случайно выдающиеся русские литераторы, философы, и оказавшиеся в изгнании, и оставшиеся в СССР ждать репрессий, не поднимали вопрос о национальном примирении. Надо ли было власти идти за настроениями несчастных, на мой взгляд, больных душой русских людей, у которых портрет Сталина в красном углу соседствует с образом Божьей Матери?
Память о непредсказуемости живуча
Я понимаю, что и Путина, и его нынешнюю команду не волнует, как реагирует Запад, особенно его интеллигенция, на нынешнюю Россию, для которой не только «Крым наш», но и «Ленин наш», а теперь и «Сталин наш». Как реагирует Запад на страну, в которой, по признанию ее населения, действующий президент – это «Сталин сегодня». К тому же гостелевидение взяло на вооружение патриотизм «Царьграда», в основе которого значится: «Суверенной России наплевать на то, что думает о ней либеральный Запад». Но я считаю своим долгом предупредить тех в нынешней суверенной России, кто своими действиями и политикой вызывает у Запада неприязнь: они лишают будущего собственных детей и внуков. (Впрочем, многие уверены, что идеологи «подлинного суверенитета России» лишают будущего не своих детей и внуков, а чужих.) Россия, производящая менее 2% мирового ВВП, сделала себя врагом современной западной цивилизации. На Россию смотрят с опаской, как на непредсказуемую страну с ядерным оружием (к тому же с памятниками Ленину). Такое государство не способно обеспечить детям и внукам полноценную жизнь. Любой поступок руководителя страны, который с точки зрения Запада несовместим с представлениями о праве, человечности, связывается в сознании наших соседей уже не с этим руководителем, а с самой Россией, с русскими вообще. Непопулярный на Западе наш руководитель рано или поздно уйдет, а память о том, что сейчас называют «дикими и непредсказуемыми» поступками русских, останется. Как бы ни относились к Горбачеву, ему с перестройкой удалось переломить складывавшееся десятилетиями недоверие к русским как к советским.
И не случайно мы стали свидетелями нового исхода из страны тех, кто отличается способностью мыслить и развитым чувством собственного достоинства.
Гибельная война с собой
Самое же страшное – в том, что капитуляция власти перед русскостью «Царьграда», перед теми, кто призывает во имя национальной гордости не сдавать либеральному Западу величия Октября и «дела Ленина–Сталина», ведет не только к изоляции от развитых стран, но и к разрыву с тем, что можно назвать подлинной русскостью, с традициями добра, сострадания. Надо, в конце концов, понять, что если Ленин и Сталин – наши, то все, что противостояло в русской душе и русской культуре, идеологии и практике революционного насилия, революционного террора, что противостояло присвоенному большевиками праву распоряжаться жизнью и смертью миллионов русских, становится для нас чужим.
Нельзя примирить Достоевского с его «даже счастье всего мира не стоит одной слезинки ребенка» с бесконечным ленинским «расстрелять». Нельзя не видеть, что власть, заигрывая якобы во имя упрочения стабильности с прокоммунистическим большинством Путина, ставит крест на задаче очеловечивания, декоммунизации России. А тем самым власть, наверное, сама того не желая, выводит страну из поля ее великих гуманистических идеалов.
Возвращение к христианским ценностям немыслимо без погружения русских душой в ценности и идеи великой русской литературы и философии. Закономерно, что сохранение советскости было возможно только при изъятии из памяти наследства Достоевского, Владимира Соловьева, Сергея Булгакова, Флоренского и т.д. Неужели мы, якобы посткоммунистическая страна, будем продолжать культурную политику большевиков, политику изъятия из национальной памяти всего, что учило отличать добро от зла? Неужели трудно понять, что, если, как настаивают наши евразийцы, Ленин наш, нам становятся чуждыми не только ценности европейского гуманизма, но и Христос с его «не убий»?
В стране, где более 80% населения были неграмотны, нельзя было соединить архаику народной культуры с культурой просвещенной России, созданной Петром I. Но зачем сегодня сознательно препятствовать созданию единой русской культуры, в основе которой лежали бы ценности европейского гуманизма? Нынешние патриоты не знают или забыли, что культура образованной России сформировалась под влиянием западной, христианской гуманитарной мысли. Зачем бороться с самим собой?