В чем россияне находили почву для оптимизма в 2019 году
Правее, на солнце
Весь прошедший год мы находили поводы для оптимизма — так успешно, что почти поверили в себя.
— Мне всегда интересно, какие события запоминаются людям в течение года: это и есть картина нами пережитого,— рассуждает Лариса Паутова, ведущий специалист ФОМ.— В прошлом году все выглядело просто: пики внимания пришлись на выборы президента и пенсионную реформу. А сейчас я сижу, окруженная десятками графиков «Какие события прошедшей недели привлекли ваше внимание?» за весь 2019 год, и наблюдаю очень человеческую, что ли, картину — больше всего мы переживали о трагедиях и несчастьях других. 2019-й начался со взрыва жилого дома в Магнитогорске и продолжился пожарами, наводнениями и авиакатастрофами. И на фоне этих тревог даже не за материальное благополучие, а просто за наши жизни очень сильный эмоциональный отклик получали все истории о чудесном спасении — будь то младенец в том же Магнитогорске или самолет, севший на поле кукурузы под Жуковским.
Простая фраза бортпроводника спасенного самолета: «Идем правее, на солнце, вдоль рядов кукурузы», судя по всему, претендует на звание символа года. Оптимизм уцелевших — наш заметный социологический фон.
Этот оптимизм можно зафиксировать не только в образах, но и в цифрах: скажем, по данным «Левада-центра», индексы потребительских и социальных настроений к ноябрю выросли на 15 и 13 процентов соответственно по сравнению с началом года. Помогло прежде всего то, что не стало хуже, а еще и выработалась новая оптика оценки себя и страны. Как заметили социологи, индекс социальных настроений еще в 2018 году крайне зависел от индекса власти: от оценки ее способностей решать наши проблемы, а в 2019-м индекс власти оказался потеснен индексом семьи. Иными словами, на градус и знак социальных настроений респондентов в минувшем году больше влияли их личные семейные связи, повседневные радости и заботы, нежели конъюнктура большой федеральной политики. Это вовсе не значит, что политикой отныне все довольны, просто ее, как некий погодный фактор, почему-то вынесли за скобки. Ставка делается все больше на себя и «своих». Получившуюся в итоге картину гендиректор ВЦИОМа Валерий Федоров называет «нормализацией».
— В 2018 году нас постигли американские горки: максимумы ожиданий к максимумам разочарований, а в 2019-м наступило примирение с реальностью,— полагает социолог.— Понятно, что все у нас будет идти медленным шагом, робким зигзагом, экономических прорывов не случится, докризисного роста зарплат не жди… Ну что ж. Зато, во-первых, кругом затишье: новых санкций нет, на Украине — Зеленский, на Западе — робкие попытки к диалогу, во-вторых, какие-то вековые проблемы все-таки решаются. Для меня, например, было большим удивлением узнать, что нацпроект «Безопасные и качественные автодороги» стал рекордсменом среди 12 других по положительным оценкам респондентов. Представляете? Россияне говорят, что у них правда лучше стало с дорогами. Ну как не порадоваться такому перед новым годом?
Ни одна из разношерстных групп интересов в нашем обществе, по-видимому, не понесла в минувшем году серьезных потерь — таких, чтобы не надеяться взять реванш или отстоять свою правоту в следующем. Каждая может чему-то порадоваться и, полагаясь на себя и «своих», поднять бокалы, чтобы шагнуть в 2020-й.
Нас поровну
Каких конфликтов в итоге ждать за порогом 2019-го, даже не придумаешь. Их у нас теперь стабильно много: митинги и пикеты в Екатеринбурге, Архангельске, Москве… Центр социально-трудовых прав (ЦСТП) за первые три квартала текущего года насчитал 1443 выступления протестного толка в разных регионах страны, причем Анна Очкина, руководитель группы мониторинга и анализа социально-трудовых протестов ЦСТП, считает итогом года в России формирование «культуры солидарного протеста».
— Я бы выразился несколько иначе: мы наблюдаем перерастание разовых акций по разным поводам в перманентную публичную активность,— считает Владимир Петухов, руководитель Центра комплексных социальных исследований ФНИСЦ РАН.— Это не значит, что у нас каждый второй готов выйти на улицу, чтобы отстаивать свои права, но это несомненно значит, что протест перестал быть чем-то маргинальным. С 2016 года мы видим устойчивый рост числа тех, кто не осуждает людей, участвующих в протестных акциях, с 33 до 43 и более процентов (а однозначно не одобряющих их действия осталось менее 15 процентов). Началась переоценка роли государства: почти для половины россиян его ценность как ключевого инструмента достижения «общего блага» неочевидна. Итогом длительного российского кризиса-стагнации, как нам видится, стало появление внушительной когорты «самодостаточных россиян».
Летний опрос ФНИСЦ РАН показал, что отношение к гражданской активности и личной инициативе делит россиян практически поровну: 52 процента опрошенных, например, считают, что «нужно активно бороться за свои интересы и права», а 48 процентов — что «нужно уметь приспосабливаться к реальности, а не тратить силы на борьбу с ней». Однако чаша весов, по мысли социологов, склоняется в сторону первых, так как за ними — молодежь, а также мощное разочарование в «социальном государстве», случившееся после пенсионной реформы и всерьез ничем не залеченное.Попытки государства предстать в медийном поле вечно обновляющимся и активным, защитником бедных и гарантом безопасности, выглядят чуть менее убедительно при погружении в толщу жизни.
— В наших открытиях за минувший год, например, мало утешительного,— сообщает Кирилл Титаев, директор по исследованиям Института проблем правоприменения.— Контрольно-надзорная деятельность чиновников и силовиков разных рангов крайне неэффективна: как показывает статистика, постоянные проверки не спасают от тех же пожаров; правосудие замыкается само на себе: рекрутинг новых судей теперь почти полностью обеспечивается аппаратами судов; наконец, последнее исследование для проекта Российского научного фонда продемонстрировало, что 2/3 населения страны (100 млн человек) имеют в своем населенном пункте хотя бы один онлайн-магазин наркотиков...
Да и уровень личной «нормализации» отдельных людей оказался далеко не таким, на котором хотелось бы останавливаться.
Если уж говорить о символах года, то вот один из зловещих: в декабрьские дни, занятые подготовкой к праздничному столу, тысячи просмотров в кулинарных пабликах соцсетей набрал подробный пост краснодарского фотографа Натальи о том, как прокормить себя на 1000 рублей в месяц, отдавая все прочие деньги на ипотеку-кредиты-выплаты. «Мой личный самый жесткий вариант экономии пришелся на 1996–2000 годы,— резюмирует Наталья.— Иногда мне кажется, что сейчас страшнее, чем в тот период, и я начинаю анализировать, почему. Поднимаю старые записи. Нет, тогда было хуже». Что сказать, оказывается, и таким бывает повод для оптимизма.
Учтите, головотяпы
Новое отношение граждан к публичной активности, как кажется, всерьез не повлияло на бюрократическую машину: каждый идет своей дорогой, подстраиваясь разве что на уровне риторики, которая становится все более критической «снизу» и все более популистской — «наверху».
— Честно, сегодня выборную кампанию в каком-нибудь среднем российском городе будет легче выиграть человеку, который выберет лозунг «я продал свою машину и живу в однушке на окраине, чтобы быть ближе к народу», чем умелому функционеру, обещающему реформы,— рассуждает Денис Волков, заместитель директора «Левада-центра».— Потому что запрос на перемены, конечно, есть, но популистские действия способны его в значительной степени удовлетворить. Не только оппозиционные, но вполне системные партии — вроде КПРФ и ЛДПР — этим уже пользуются.
Конфликты в России, с одной стороны, чрезвычайно сложные и затяжные, а с другой стороны, способны к опасному и быстрому упрощению по принципу «мы — они», где «мы» — все обиженные, а «они» — все власти предержащие, потому что так сконструирована система: любой социальный запрос проходит через госмашину и, будучи нереализованным, ударяет по ней.
— Понятно, что государство — это точка, в которой сходятся все требования,— считает Валерий Федоров.— И оно рассматривается людьми как инструмент согласования общих интересов, хотя минувший год продемонстрировал болезненность этого процесса. Не очень понятно, насколько успешно он будет осуществляться в следующем. Так что делать прогнозы пока поостерегусь.
В пессимистичном варианте будущего просыпающаяся инициативность общества окажется воспринята как угроза «нормализации», как попытка пойти на таран с государством, а значит, по сказочной поговорке, принесет с собою «много, много непокою»: взаимное озлобление и, как водится, способность объединяться только против — в идеале против всех. Если это случится, по мысли Владимира Петухова, можно будет только сожалеть: потому что сегодня, на излете 2019-го, «самодостаточные россияне» не выглядят и не считают себя разрушителями — ни систем, ни ценностей, они вполне готовы встроиться, если будет куда и как.
— И проблема заключается как раз в том, что наша политическая культура очень мало пригодна для такого встраивания,— полагает Игорь Задорин, руководитель Исследовательской группы ЦИРКОН.— Повсюду культивируется конкуренция, а не сотрудничество, умение жить и работать вместе принципиально не ценится. Сохранение и даже усугубление этой тенденции я считаю главным риском уходящего года.
Взрывообразный рост социальных конфликтов, случившийся в 2019-м, в конечном итоге имеет одну причину — некоррективные, головотяпские управленческие решения в городской и окологородской среде. Почему такие решения возможны и реализуются? Да потому, что это принятый шаблон действия системы: «решить вопрос», демонстрируя свою власть и волю, несмотря ни на что. В управленческих решениях зачастую изначально отсутствует сама возможность компромисса, они ценятся за то, что они — негибкие, внезапные для населения (никто не успеет подготовиться к сопротивлению), силовые. С другой стороны, именно здесь есть ресурс изменений: через практику социальной медиации показывать разнообразие конфликтующих позиций и учиться делать взаимные уступки, избегая ситуаций «стенка на стенку».
Исследование социологов по горячим следам конфликта вокруг строительства храма в екатеринбургском сквере показало, что разумному разрешению сложной проблемы как раз противостоит ее «примитивизация», описание сути конфликта как спора «двух сторон». А спасение — в нюансировке, демонстрации, что позиций не две, а десять, «уничтожать оппонента» бесполезно и лучше-таки договариваться. Российское общество все больше дробится, усложняется, пробует свои силы — и взаимная гибкость его акторов была бы, возможно, нам лучшим подарком в новом году: чтобы после всех жестких приземлений и кукурузных полей выйти правее — к солнцу.
Автор: Ольга Филина
https://www.kommersant.ru/doc/4179067
***
Приложение. В России осталось только два региона - Чукотка и Чечня, где в 2019 году обошлось без митингов
Центр социально-трудовых прав (ЦСТП) представил доклад «Как протестуют россияне» за второй квартал 2019 года. Из отчета следует, что с апреля по июнь в стране прошли 434 протестные акции, 130 из которых были связаны с политической обстановкой.
Напомним, ранее эксперты ЦСТП эксперты в первом квартале 2019 года насчитали 429 протестных акций. По мнению автора исследования Анны Очкиной, «протестная активность россиян в 2019 году будет выше, чем в 2018 и 2017 годах». В разговоре с “Ъ” госпожа Очкина констатировала, что в России «осталось всего два непротестных региона — Чукотка и Чечня», что говорит о «готовности общества использовать протест как инструмент диалога с властью».
863 акции протеста за первое полугодие 2019 года руководитель группы мониторинга ЦСТП Анна Очкина называет «тенденцией к увеличению протеста». При этом в докладе «Как протестуют россияне» (.pdf) сообщается, что в России превалируют акции политического и гражданского характера (130), которым явно уступает трудовой протест (47). Из 60 политических акций, согласно докладу, 32 были связаны с поддержкой журналиста Ивана Голунова. Из 70 гражданских акций «33 были демонстрацией несогласия с теми или иными действиями правоохранительных органов».
Центр социально-трудовых прав (ЦСТП) — созданная в 1999 году российская НКО. Занимается защитой прав работников и профсоюзов, ведет юридические консультации, участвует в подготовке изменений трудового законодательства, анализирует протестную активность в России. Неоднократно получала президентские гранты.
«В год в России проходит от 1200 до 1500 акций протеста, однако уже сейчас можно говорить, что к концу 2019 года в России будет насчитываться около 2000 протестов,— прогнозирует госпожа Очкина.— Это связано прежде всего с летними протестами в Москве: экономические протесты, как в случае с компанией Nestle, рабочие протесты крановщиков в Казани и, конечно, протесты, связанные с выборами в Мосгордуму».
При этом Анна Очкина подчеркивает, что «трудовые конфликты преобладают в сфере здравоохранения» — согласно докладу ЦСТП, во втором квартале 2019 года в России произошло 11 «медицинских» протестов, которые обогнали только протесты работников «материального производства» — 19. «Медики протестовали все лето, и в итоге получил всероссийский статус профсоюз работников здравоохранения "Действие", куда входят 80 участников из 46 регионов. Представителей массовых профессий, которые не вовлечены в политический активизм — учителя, врачи, рабочие,— волновали во втором квартале социальные права,— комментирует Анна Очкина.— У этих людей меньше инструментов и привычки объединяться. Налицо дефицит лидеров протеста, которого нет в политическом поле. Плюс рабочие, врачи и особенно учителя зависят от своего работодателя. Но во втором квартале 2019 года даже учителя стали выходить против низкой зарплаты, как, например, в Томске»
По мнению эксперта ЦСТП, «протест стал инструментом взаимодействия общества и власти», однако продолжает использоваться «несознательно».
«Когда бастовали крановщики в Казани, отрасль их не поддержала,— говорит Анна Очкина.— Хотя это могло бы изменить ситуацию на предприятиях в Угличе или Верхнем Уфалее, где работодатели задерживают зарплаты».
В докладе также подчеркивается, что в апреле, мае и июне в России состоялось 56 акций протеста в сфере экологии (самый яркий — против мусорного полигона в Архангельской области) и 54 — в сфере градостроительства и развития городской инфраструктуры (здесь самым заметным был протест против постройки храма в Екатеринбурге). «Экология и, в частности, Шиес будет лихорадить информационное пространство и дальше,— считает Анна Очкина.— Мусорная проблема никуда не уйдет, тем более что в экологическом протесте наблюдается некая модификация — протест против повышения тарифов и недовольство ЖКХ поглотился протестами против мусорной реформы».
Самой массовой акцией социального протеста во втором квартале 2019 года в докладе ЦСТП назван «митинг в Кирове против нехватки мест в детских садах и школах, на котором присутствовали 500 человек». Также в документе отмечается, что «комплексными по повестке и пафосными по лозунгам стали акции в Волгограде и Воронеже, но не собрали более 200 участников». Наиболее популярными формами протеста по-прежнему остаются пикеты и митинги, а наиболее «отчаянными» — голодовки.
С апреля по июнь в России состоялось 19 голодовок, самой массовой из которых стала голодовка имамов Пензенской области, возмущенных изменением юрисдикции соборной мечети. Акция длилась 35 дней.
«Адресат голодовок — это, как правило, региональная власть, как было в Ханты-Мансийске, где под окнами окружного правительства расположились палатки с сиротами,— приводит еще один пример Анна Очкина.— Мгновенно пришли чиновники и решили проблему с жильем для сирот».
«Все меньше регионов, из которых не поступают сообщения о протестах: сегодня это Чукотка и Чечня, и то иногда в Чечне бывают митинги. В 2014–2015-м не отсвечивали в протестной повестке Калмыкия, весь Северный Кавказ, регионы центральной России»,— перечисляет госпожа Очкина. По ее мнению, уже сейчас можно констатировать, что политические проблемы выходят на первый план. «Явный кризис модели управления, при котором власть мечется, принимая непоследовательные решения, вызывает недоверие даже лояльных власти групп. Пример — приговор Павлу Устинову. Прокуратура просила шесть лет, суд дал три с половиной года, потом прокуратура заявила, что срок слишком суров, и попросила три с половиной года условно. Параллельно с этим руководитель Росгвардии Виктор Золотов сказал дикую вещь: "если Устинов невиновен, дайте ему год условно". В этом смысле политика начинает волновать людей в контексте вопроса "насколько люди, которые нами управляют, понимают, что они делают".»,— говорит Анна Очкина, напоминая, что на митингах против мусорной реформы так же обязательно звучат требования отставки правительства.
С тем, что протестную активность в России провоцирует падение рейтинга федеральной власти, согласен и замдиректора «Левада-центра» Денис Волков. Однако, по его мнению, «нельзя говорить, что число акций протеста увеличилось в начале 2019 года по сравнению с аналогичным периодом 2018 года».
«В 2019 году действительно произошло несколько крупных протестных историй: московские протесты, Шиес, храм в Екатеринбурге, перенос границы между Ингушетией и Чечней,— перечисляет господин Волков.— Я связываю это с падением рейтинга федеральной власти, хотя пик снижения все же пришелся на прошлый год, когда случилась пенсионная реформа». Он также отметил, что московский протест постепенно уменьшается, так как власть все же делает уступки, а тема выборов и вовсе уходит. «Рейтинги Сергея Собянина, к слову, в Москве сопоставимы с рейтингами Владимира Путина, насколько я могу судить по опросам нашего центра»,— заключает господин Волков.
Напомним, по данным майского опроса «Левада-центра», готовность участвовать в массовых протестах россиян росла: присоединиться к политическим протестам в мае 2019 года готовы были 22% населения против 20% в феврале 2019-го и 6% в марте 2018-го.
Автор: Мария Старикова
https://www.kommersant.ru/doc/4112131?from=doc_vrez