Oб экономической турбулентности в мире на фоне пандемии коронавируса

«Мы получили странный кризис в мировой экономике»

Повсеместные карантинные строгости и сводки с «медицинского фронта» на время приглушили неприятные экономические новости, но они никуда не делись: лихорадка на биржах продолжается, как и турбулентность котировок валют и нефтяных цен. Все это — свидетельства уже наступившего глобального кризиса, или мы в него пока еще не вошли?

На вопросы «Огонька» отвечает заведующий лабораторией Института прикладных экономических исследований РАНХиГС Александр Абрамов.

«Огонeк»: — Александр Евгеньевич, то, что мы наблюдаем в мировой экономике сегодня, можно назвать кризисом?

Александр Абрамов: — Если и называть происходящее кризисом, то понимая, что это пока довольно условный термин. Строго говоря, рецессии, как существенного спада ВВП разных стран в течение двух кварталов подряд, равно как и классического долгового кризиса, когда лопаются банки и объявляются дефолты по облигациям, мы не наблюдаем. Другое дело, что падение цен акций, большинства товарных активов и курсов валют с начала 2020 года во многих странах, включая Россию, уже превысило 15–20 процентов. И это дает основания говорить о финансовом кризисе на рынках указанных активов. К рецессии мир готовился последние пару лет. Что называется, шел к «тихой посадке»: еще в конце прошлого года были прогнозы относительно снижения темпов роста мировой экономики в 2020 году с 3 до 2 процентов.

Рецессию ждали в 2021–2022 годах, не раньше. В январе балансы большинства крупных компаний были хорошие, отчеты о прибылях и убытках тоже внушали оптимизм. За накапливающимися рисками (распространение вирусной инфекции, растущее корпоративное кредитование и студенческие займы в США, теневая банковская деятельность в Китае с ее огромными долгами и т.д.) следили, но без паники. Все изменилось в марте. Стало очевидным, что коронавирус, с одной стороны, вызвал ряд шоковых явлений в экономике, с другой — обострил риски. В итоге мы получили «странный кризис»: лихорадит рынки акций и нефти, в каких-то странах, в том числе и в России, сильно упали национальные валюты, но при этом мы не наблюдаем масштабного финансового кризиса с банкротствами банков и крупных корпораций.

— Разве падение уровня жизни россиян и набирающая обороты безработица, которую прогнозируют чуть ли не на уровне 20 процентов по миру, не являются свидетельствами кризиса?

— Вы правы, такие опасения растут. Но все же я бы не смешивал причину и следствие. Основная причина, по которой мы судим о наступлении кризиса, это спад производства, а доходы граждан являются следствием этого процесса. Оказавшаяся неожиданной для всех стран пандемия коронавируса, а также ценовой шок на рынке нефти вызвали ограничения на рынке труда, снижение доходов людей и рост опасений по поводу будущей безработицы. Равно как и кризис с акциями, валютой и товарными активами. Но это не означает еще наступления полномасштабного кризиса. У властей в запасе пока еще есть действенные инструменты для предотвращения падения доходов граждан и роста безработицы. Мы видим, как во многих странах такие меры поддержки домашних хозяйств начинают разворачиваться, вплоть до выплат значительных сумм разовых пособий домашним хозяйствам, частичной компенсации потерь бизнесу при вынужденной заморозке рабочих мест.

В финансовой сфере пока удается сдерживать массовые банкротства заемщиков среди банков, крупных нефинансовых компаний и домашних хозяйств. Еще есть надежда, что первой волны шоков на рынке труда, с доходами граждан и в финансовой сфере удастся избежать, выгадав время для появления вакцин и изменения трендов по распространению заболевания. Тогда экономика быстро восстановится, и мы даже не увидим рецессии в виде продолжительного спада объема производства. Надежда на такой сценарий сохраняется. Очень условно его шансы я бы оценил в 30–40 процентов. В противном случае выход из пандемии может затянуться и большинство стран столкнутся с рецессией. Но в любом случае, это рано или поздно произойдет, и последствия не будут столь разрушительными, как иногда представляется.

— То есть, вводя ограничения и карантины, власти запускают маховик кризиса?

— Скажем так: принимая такие вынужденные решения, страны ориентируются на опыт Китая. Последнему борьба с коронавирусом стоила сокращения 15–20 процентов промышленного производства. При этом даже сейчас мы видим, что юань и акции китайских компаний снизились гораздо меньше, чем во многих других странах. Система сохраняет свою работоспособность, поэтому их экономика быстро восстановится.

— Но есть и другая версия: детонатором происходящего стал не вирус, а срыв переговоров по ОПЕК+...

— Действия высоких договаривающихся сторон в этой сфере вызывают, скажем так, некоторые вопросы, но все же карантин, остановка производств, ограничения для передвижения людей и товаров оказали куда более масштабное воздействие на ситуацию. Да и нефтяного шока не возникло бы, не будь вируса: к потребности в дополнительном сокращении экспорта привел спад промпроизводства и резкое сокращение потребления топлива. При этом падающая цена на «черное золото» сама по себе по-разному влияет на экономику разных стран.

Если для России, Бразилии, Мексики и Саудовской Аравии нефтяной фактор сыграл в минус, усилив проблемы, то для Китая и стран Европы — в плюс. Все это не отменяет того факта, что нынешняя ситуация на рынке нефти и акций в изрядной степени искусственная: цены как стремительно падают, так и отскакивают. И эти «качели», как ни странно, не приводят к банкротствам. Более того, биржи мгновенно отреагировали на заявление ФРС США о планах покупки гособлигаций в неограниченных масштабах и поддержке кредитования бизнеса и показали рост как по акциям, так и по нефти.

— Выходит, все планы отвязаться от доллара можно считать похороненными? А ведь одна из версий была в том, что нынешний кризис позволит отвязаться от доллара…

— Ни один кризис до сих пор не способствовал отказу от доллара. Все с точностью до наоборот: как только финансовый рынок начинает лихорадить и возникает турбулентность в экономике, все устремляется в доллар. Американская валюта только укрепляется в кризис, потому как является одним из немногих островков стабильности: этот актив, например, не потерял в стоимости с начала года.

Укреплению позиций доллара как резервной валюты способствует также политика ФРС США по кредитованию долларами крупнейших центральных банков в мире. Все вышесказанное никак не перечеркивает планы России и еще ряда стран ослабить зависимость от доллара, благо процесс этот длительный, вот только шок или кризис не лучшее время для реализации подобных стратегий. 

— Стабильность может дорого обойтись…

— И уж кому, как не российским властям, об этом знать! Последние 10 лет применение мер по финансовой стабильности не сопровождалось достаточными изменениями в структуре экономики, ее зависимости от экспорта сырьевых ресурсов. Неудивительно, что шок от падения цен на нефть для нас оказался куда мощнее, чем где бы то ни было, даже при наличии внушительных резервов. Рубль демонстрирует это со всей наглядностью, опередив в своем падении юань, индийскую рупию, турецкую лиру и большинство других валют развивающихся стран. Сильнее досталось разве что норвежской кроне и мексиканскому песо. Нынешняя ситуация снова показывает, что финансовой стабильности невозможно достичь без реструктуризации экономики. Надеюсь, что текущие события в будущем повлияют на нашу готовность к более решительному проведению экономических реформ. По моему мнению, это предполагает проведение более тонкой и созидательной денежно-кредитной политики, улучшение инвестиционного и предпринимательского климата, создание стимулов для инвестиционной деятельности бизнеса и принятия многих других мер, которые за прошедшие годы были детально прописаны в различных программах и стратегиях, написанных предпринимательским сообществом и учеными. В этой области проблемы, вероятно, не в отсутствии знаний и конкретных программ развития, а в готовности к реализации данных мер и неизбежным при этом рискам.

— Наши трудности понятны. А каковы шансы для остального мира выйти из нынешней турбулентности с иной экономической моделью?

— Это зависит от того, что понимать под периодом турбулентности. В краткосрочной и даже среднесрочной перспективе, думаю, решения будут найдены. Методом проб и ошибок, политических диалогов в обществе, опираясь на бесценный опыт кризисного управления, который государства накопили после 2008 года. Это, конечно, важно, но это не создает впечатления, что власти знают рецепт поддержания долгосрочного экономического роста при низкой инфляции и стабильной работе финансовых рынков. Начиная с 2000-х годов уже 20 лет мир живет в эпоху нестабильного роста, частых финансовых кризисов и обострения социальных проблем в виде роста неравенства и разного рода пенсионных проблем. До этого с 1980-х мир жил в эпоху «великого успокоения» с более высокими темпами роста, низкой инфляцией, развитием глобальной торговли, ростом финансовых активов и благосостояния инвесторов.

Если полистать многие серьезные книги, написанные независимыми экономистами после кризиса: Барри Эйхенгрина «Зеркальная галерея», Алана Гринспена «Капитализм в Америке», Томаса Пикетти «Капитал в XXI веке» и его новую книгу «Капитал и идеология», Адама Туза «Крах», Дэни Родрика «Парадокс глобализации», Мартина Вулфа «Сдвиги и шоки» и многие другие, то легко заметить, что практически все они недовольны тем, как менялось регулирование, монетарная и экономическая политика властей до и после кризиса 2008 года. Все они пытались ответить на вопрос, куда движется мировая экономика и какой она будет. И у всех пока ничего не выходит. Общий вердикт: «Непонятно как, но не так, как сейчас».

Пока ясно одно: светлое будущее не построить посредством холодной войны в экономике, когда одна группа стран пытается «утопить» другую, равно как и созданием многоярусных запретов или заливанием любых диспропорций государственными деньгами. Решение может появиться только тогда, когда оно устроит всех. В этом смысле нынешний кризис, если он разразится, может подтолкнуть разные страны к принятию более гибких правил регулирования экономики и финансов, чтобы, наконец выйти к новой эпохе «великого успокоения», когда будет поддерживаться стабильный экономический рост, а общества смогут более эффективно решать накопившиеся социальные проблемы. Надеюсь, что когда-нибудь мы минуем 20-летнюю зону повышенной турбулентности начала ХXI века.

— И что последует за этим?

— Возможно, многие не согласятся со мной, но думаю, будущее капитализма — в развитии свободной конкуренции, инновациях и креативном разрушении в бизнесе, преодолении искусственных монополий и более тонком участии государства в поддержке предпринимательской среды и устранении провалов рынка. Финансовая система не должна порождать «пузыри» и отрываться от реальной экономики. Словом, речь об ином прочтении работавшей в 1980-х либеральной модели капитализма.

Допускаю, что сейчас такое видение будущего кажется невероятным, поскольку в данный момент компании и люди даже самых рыночных стран все больше и больше зависят от государственных финансов и программ поддержки. Но надо представить, каким мы увидим мир через год-два. Перегруженные от количественных смягчений балансы центральных банков вместе с нулевыми процентными ставками не будут позволять поддерживать им финансовую систему без риска повысить инфляцию, это, собственно говоря, произошло уже сейчас. Основная нагрузка мер по поддержке бизнеса и домашних хозяйств во время текущего кризиса ляжет на государственные бюджеты, которые уже сейчас во многих странах имеют дефициты и высокую долговую нагрузку. В конце кризиса бюджетные системы многих стран окажутся на грани финансовой устойчивости. Откуда возьмутся средства и силы для дальнейшего развития? Конечно, из бизнеса и домашних хозяйств, которые окажутся самыми не обремененными долгами и токсичными активами секторами экономики. А для того, чтобы они стали новыми драйверами экономического роста, им потребуются конкуренция, инновации и свобода в перемещении капитала и товаров.

Нечто похожее уже наблюдалось в мировой экономике в 1970-х, когда созданные в эпоху государств всеобщего благосостояния институты и инструменты управления экономикой не сумели справиться со стагфляцией, когда высокий уровень инфляции сочетался с высоким уровнем безработицы, а также шоками, созданными на нефтяном рынке странами — экспортерами данного товара. В этих условиях многие страны были вынуждены пойти на ограничение роста социальных расходов, либерализацию рынков товаров и капитала, переход к свободным обменным курсам валют, сокращение уровня прямого участия государства в экономике. Тогда это принесло хорошие результаты. Сейчас мир вновь на развилке. Если повезет и через месяц-другой пандемия пойдет на спад, все неизбежно вернется на круги своя — к стабильности и малому росту. Но, если вирус задержится, мир, принужденный к длительному существованию в эпоху страхов и рисков, скорее всего, отважится на реформы.

— Насколько глубокими они могут быть? Скажем, возможно ли, по-вашему, уйти от стимуляции спроса — этой основы основ современной экономики?

— Пока такой возможности я не вижу. Очевидно, что сегодня поиски новых путей ведутся внутри существующей модели, и до тех пор, пока есть шанс получить желаемое (экономический рост) без ее слома, никто и не отважится на столь отчаянный шаг. Но мир нуждается в новых методах стимулирования инвестиционного роста и потребительского спроса. Какими они могут быть, никто не знает. Лично я живу ощущением, что человечество способно совершить рывок в развитии внезапно для самого себя. Решение, как это уже не раз бывало, придет из ниоткуда и когда его меньше всего будут ждать…

Беседовала Светлана Сухова

https://www.kommersant.ru/doc/4299705

***

Пандемия COVID-19: мир столкнется с дефицитом продуктов питания

Коронавирус дестабилизировал мировой рынок продовольствия. Одни страны ограничивают экспорт, в других срываются сельхозработы. К чему может привести глобальный рост цен на еду?

Если тонна российского зерна стоит вдруг больше тонны российской нефти Urals, значит, мировые рынки сырья и продовольствия очень серьезно дестабилизированы. Обвал нефтяных котировок, его причины и последствия сразу же привлекли к себе повышенное внимание, особенно в странах-экспортерах - в том числе, в России и Казахстане. Общественного интереса к тенденциям на мировом рынке аграрной продукции значительно меньше. Пока, во всяком случае.

Сельское хозяйство в Евросоюзе страдает от карантинных мер

Конечно, повсюду много разговоров про перебои в поставках макарон и, в российском варианте, гречки. Но до сих пор это связывали со взрывом ажиотажного спроса из-за пандемии коронавируса и вызванных ей широкомасштабных карантинных мер, осложнивших доставку продукции. Однако COVID-19 уже толкает мировую экономику в глубокую рецессию, и вряд ли стоит рассчитывать на то, что начинающийся глобальный кризис ударит по сфере услуг и промышленности, но пощадит сельское хозяйство. Пусть даже подешевевшее из-за обвала нефтяных цен горючее станет для фермеров некоторым подспорьем.

Последствия пандемии и борьбы с ней могут оказаться самыми разнообразными - как для производителей аграрной продукции, так и для потребителей. В Германии, к примеру, из-за закрытия границ для сезонных сельхозрабочих может погибнуть значительная часть урожая любимой немцами спаржи, ожидаются трудности с клубникой и не хватает рабочих рук на виноградниках. Все это больно ударит по отдельным хозяйствам, но с макроэкономической точки зрения еще не очень тревожно. "Снабжение основными продуктами питания не под угрозой, но что касается овощей и фруктов, то вполне может возникнуть дефицит отдельных культур. Их нехватка скажется на ценах", - предупредил 1 апреля в интервью информационному агентству dpa глава Немецкого крестьянского союза (DBV) Йоахим Руквид (Joachim Ruckwied).

Куда серьезней положение в Италии. Там из-за очень жесткого карантина вообще непонятно, что будет с весенними полевыми работами и производством продуктов питания. В схожей ситуации находится другой крупный европейский поставщик продовольствия и особенно фруктов - Испания, где ужесточенный карантин продлили как минимум до середины апреля, как и в Италии. Сложная эпидемиологическая ситуация и во Франции, а это - один из шести мировых лидеров на рынке пшеницы.

Ограничения экспорта: в Азии - риса, в России - зерна

Тем временем в странах Азии опасаются нехватки риса. В Таиланде цены на него взлетели до самого высокого уровня за более чем шесть лет, правительство Вьетнама 25 марта временно запретило его экспорт, чтобы обеспечить снабжение населения и накопить резервы, ограничения на поставки за рубеж действуют уже и в Китае. В списке крупнейших поставщиков риса на мировой рынок эти страны занимают, соответственно, второе, третье и пятое места.

В свою очередь Россия, крупнейший в мире поставщик пшеницы, с 1 апреля ввела ограничения на экспорт за пределы Евразийского экономического союза (ЕАЭС) всех своих основных зерновых культур - пшеницы, ржи, ячменя, кукурузы. Пока квоты будут действовать три месяца. Одновременно экспорт пшеницы ограничил и Казахстан. А 22 марта министерство сельского хозяйства этой страны опубликовало целый список запрещенных к вывозу сельскохозяйственных товаров. В нем, в частности, гречка, сахар, картофель, морковь, свекла, подсолнечное масло.

Виноват не только коронавирус

Конечно, все эти экспортные ограничения вводятся не только и даже не столько напрямую из-за COVID-19. Так, российское решение продиктовано прежде всего тем, что из-за девальвации рубля продажи зерна за рубеж стали особенно выгодными, тем более, что и мировые цены на него взлетели, и это в конечном счете может привести к его нехватке на внутреннем рынке. Министр сельского хозяйства РФ Дмитрий Патрушев прямо заявил, что это сделано для предотвращения "скачка потребительских цен на конечную продукцию мукомольной, крупяной, хлебопекарной и мясомолочной отраслей для населения". Правда, падение курса рубля - это результат обвала цен на нефть, а он стал следствием резкого сокращения спроса на этот энергоноситель из-за пандемии коронавируса и радикальных методов борьбы с ней.

В свою очередь, намерение вьетнамских властей нарастить резервы риса в значительной мере связано, поясняет специализированный немецкий портал Agrarheute, с опасениями плохого урожая, вызванного специфическим природным явлением - проникновением соленой морской воды необычайно глубоко в дельту реки Меконг, что угрожает системе орошения рисовых полей.

Рост цен на продукты питания чреват социальными конфликтами

Однако по большому счету мотивы той или иной страны не так уж и важны. Важен факт: в ситуации, когда в разных частях планеты из-за коронавируса резко ухудшается экономическая ситуация, крупные поставщики продовольствия сокращают или вовсе прекращают снабжение мирового рынка определенными продуктами питания. Или, наоборот, выбивают из равновесия отдельные его сегменты, демонстрируя вдруг резко возросшей спрос на определенные виды продукции. Как Китай, где цены на свинину выросли в феврале по сравнению с февралем прошлого года на целых 135%.

И тут опять-таки уже не существенно, взлетели ли они в большей мере, скажем, из-за страха есть диких животных, разносчиков коронавируса, или все же из-за охватившей КНР уже больше года назад эпидемии Африканской чумы свиней (АЧС), нанесший гигантский, как пишет журнал Stern, ущерб поголовью в стране. Существенно другое: платежеспособное государство с населением в полтора миллиарда человек может стать "пылесосом", засасывающим любую появляющуюся на мировом рынке продукцию свиноводства.

Продовольственная безопасность отдельных стран под угрозой

Любая подобная разбалансировка мирового рынка аграрной продукции ведет не просто к росту цен - либо глобальному, либо региональному. Она может нарушить привычные цепочки снабжения и становится реальной угрозой продовольственной безопасности отдельных стран, особенно тех, которые сильно зависят от импорта продуктов питания. Тем более, что на все это вполне могут наложиться еще и различные природные катаклизмы - изменение глобального климата с его участившимися засухами и наводнениями не перестало отрицательно сказываться на аграрном секторе только потому, что общественное внимание полностью переключилось сейчас на коронавирус.

В богатых странах удорожание еды ведет к снижению уровня и качества жизни. В бедных странах оно оборачивается острым дефицитом и даже недоступностью определенных привычных продуктов питания для весьма широких слоев населения. А это чревато масштабными социально-политическими потрясениями.

Не будем забывать, что, по мнению многих специалистов, одной из глубинных причин серии революций и восстаний, вспыхнувших в конце 2010 года в странах Северной Африки и Ближнего Востока и получивших название "Арабская весна", был взлет мировых цен на продовольствие в 2007-2008 годах. Россия, кстати, более чем на полгода прекратила тогда экспорт пшеницы. Последствия тех событий по сей день ощущаются далеко за пределами арабского региона. Для Евросоюза они обернулись небывалой по масштабам проблемой беженцев, для России - участием в двух войнах: официально в Сирии и неофициально в Ливии.

Автор: Андрей Гурков  

https://p.dw.com/p/3aIgY