Путеводитель по расизму

Почему движение Black Lives Matter взорвало США

Профессор Шанинки объясняет, почему движение Black Lives Matter взорвало США и как его воспринимают в России

В комедии «Эмос и Эндрю» персонаж Николаса Кейджа спрашивает собеседника — успешного чернокожего журналиста, пишущего на тему расизма (его играет Сэмюел Джексон), — чем тот зарабатывает на жизнь. Тот отвечает: «Я бревно в глазу белых расистов». — «Ну а другое-то занятие у тебя есть, кроме как быть бревном?» — уточняет наш герой. В сегодняшнем контексте эта лента четвертьвековой давности приобретает новое звучание. Во-первых, потому, что, как выяснилось, иронизировать по поводу проблемы «расовых отношений» в США рано. Грани, которыми эта проблема обернулась сегодня, не дают повода для смеха. Во-вторых, в этом фильме выведены фигуры общественных активистов, которых можно назвать профессиональными антирасистами. Но коль скоро борьба с расизмом стала их профессией, они озабочены не справедливостью, а карьерой.

А потому способны дискредитировать идеалы того движения, во имя которого вроде бы действуют. В 2001 году в южноафриканском Дурбане под эгидой ООН прошла международная конференция по противодействию расизму. Несмотря на масштабность мероприятия, его результаты оказались плачевными. Делегации из разных стран не смогли договориться по поводу базовых концепций, так что даже итоговый документ подписать не удалось. Спикеры, задававшие тон всему мероприятию, так увлеклись обличением наряду с расизмом мирового империализма и сионизма, что фактически заболтали проблему. Размыли понятие «расизм» до такой степени, что оно стало означать все что угодно, а стало быть — ничего конкретного.

Стремление усматривать проявления расизма в любых социальных дисбалансах — от классовых до межгосударственных — вообще свойственно тем активистам, которых социологи называют брокерами от культуры (в данном случае — от расы). Они сильно способствуют вышеупомянутой дискредитации борьбы с расизмом. И не только потому, что размывают сам объект борьбы. Но и потому, что из их речей торчат уши группового интереса. Чего стоит лишь требование добиться «репараций» за двухвековое рабство. Цена вопроса, впрочем, приблизительно известна: она колеблется около суммы в $20 млрд. И все же из того факта, что некие люди паразитируют на проблеме расизма, вовсе не вытекает, что такой проблемы совсем не существует.

Что такое расизм?

Если в двух словах, то расизм — это увязывание фенотипических различий с отношениями господства. Идеология расизма утверждает две вещи: Социальное поведение индивида предопределено его/ее принадлежностью к группе, именуемой расой. Ваши предпочтения, вкусы, способности и т. д. — все это в конечном итоге продиктовано «голосом крови». Положение этой группы в социальной иерархии обусловлено свойствами этой группы. То обстоятельство, что ее представители занимают в обществе именно такие позиции (находясь внизу социальной лестницы), не случайность. Оно вызвано не историческим сцеплением обстоятельств, а самой природой. У этих людей «в крови» — или в «генотипе», или в «родовой памяти» — играть именно те социальные роли, на которых мы привыкли их видеть.

Откуда такая живучесть идеи?

Здесь впору задаться вопросом, почему расизм, вопреки его, казалось бы, всеобщему осуждению, никуда не исчезает. Быть расистом в наши дни неприлично — отсюда рефрен «я не расист», обычно сопровождающий даже весьма сомнительные с моральной точки зрения заявления. И в то же время какие-то отголоски этой идеологии или по меньшей мере того, что Ханна Арендт называла «расовым образом мысли», сопровождает все общества европейского континента, от Франции до России (об Америке разговор отдельный). В чем здесь дело? Выделим три момента.

Первый — «очевидности здравого смысла». Я имею в виду повседневность, рутинный опыт человека с улицы. Этот опыт, как кажется, подтверждает «истину» расизма. Расизм натурализирует различия. В расистской оптике различия между людьми — скажем, различия в социальном статусе — предстают не результатом общественных отношений, а естественной характеристикой людей.

Чем-то само собой разумеющимся, заданным самой природой. Но именно такую оптику нам навязывает рынок. Некто в Москве или Санкт-Петербурге нанимает для выполнения не требующей высокой квалификации работы выходца из Средней Азии. Условного «таджика». Формируется устойчивая связка: непрестижная и плохо оплачиваемая работа — это «таджики». И наоборот, условные «таджики» — это люди, которых ассоциируют с данной социальной ролью. Получается, что роль эту они исполняют не в силу случайности, а в силу присущих им свойств. «Не хочешь копать сам? А ты двух “чурок” позови, они тебе быстро выкопают», — кто из москвичей или питерцев не слышал чего-то подобного в последние лет пятнадцать-двадцать?

Ассоциировать людей определенной внешности с определенными позициями на социальной лестнице вошло в привычку. И, поскольку каждодневный опыт ее скорее подтверждает, чем опровергает, она закрепляется. Между прочим, не так давно в нашем языковом обиходе были другие стереотипы. «Он работает в овощном отделе в должности татарина», — читаем у Венедикта Ерофеева. Писатель выдал эту формулу в 1970-е, и то, что ею тогда описывалось, принадлежало к очевидностям здравого смысла. Сейчас она непонятна. То, что казалось «естественным» тогда, далеко не кажется таким в наши дни.

Момент второй — интерес. Прямой или непрямой. Если вы живете в ситуации апартеида и являетесь бенефициаром этого режима, то вряд ли вы будете спешить расстаться с удобными для себя стереотипами. Такой отказ лишает ваше привилегированное положение видимости «естественности». Здесь имеет место непрямая заинтересованность в существовании расистских практик. Но она может быть и прямой. Скажем, у полицейского и иного стража правопорядка, имеющего полномочия наказывать людей за «нарушение режима регистрации» или за отсутствие каких-нибудь других разрешительных документов. Понятно, на кого именно падает глаз этих стражей в первую очередь. Можно бесконечно спорить о том, чем мотивированы их действия, — расистскими предубеждениями или простой корыстью. Но, как бы то ни было, структура этой ситуации такова, что она содержит в себе возможность неравного обращения по «расовому» признаку.

Третий момент — институциональный. На Западе с 1960-х годов идут споры по поводу институциализированного расизма. То есть такого устройства ключевых публичных институтов (таких как полиция, следствие и суд), когда они непреднамеренным образом производят неравенство между гражданами по расовому признаку. В британских дискуссиях поворотным пунктом стал кейс Стивена Лоуренса (Stephen Lawrence) — чернокожего студента, убитого на автобусной остановке в Лондоне пятью белыми хулиганами в 1993 году. Несмотря на очевидность расистской мотивированности действий нападавших, их никак не удавалось привлечь к ответственности. Понадобилась масштабная общественная кампания, чтобы дело вообще дошло до суда. В 2012 году (sic!) двое из обвиняемых все же получили срок за преднамеренное убийство.

Расовый вопрос — это не про отношения между «расами»

В немецком бундестаге сегодня дебатируется вопрос об исключении категории «раса» из текста Конституции. Из французского законодательства это понятие уже выведено — по той причине, что оно провоцирует неравное обращение с людьми из-за их происхождения, а также по причине его ненаучного характера. Упомянутый выше здравый смысл тут вопиет, как простодушный ребенок из анекдота, который услышал от взрослых, что слова «ж…» не существует.

Как наука может отрицать существование рас? Разве они не объективная реальность, данная нам в ощущениях? В современной социологии, антропологии и других социально-гуманитарных дисциплинах в самом деле сложился консенсус относительно того, что термин «раса» не является операциональным. Он не может служить средством научного анализа.

Однако, не будучи аналитическим понятием, «раса» есть понятие практическое. Оно активно используется игроками на общественном и политическом поле в инструментальных целях. Кроме того, в англосаксонской научной традиции устойчиво употребляется выражение «расовые отношения» — нечто немыслимое для современной французской социологии (что касается российской, то у нас аналогом таковых могут служить «этнические отношения»). Впрочем, объектом изучения британских и американских социологов выступают не отношения между «расами», а общественные отношения, в которых присутствует «расовая» составляющая. В конечном итоге дело упирается в отношения социального неравенства, определенным образом связанные с «расовыми» (или «этническими») характеристиками участников этих отношений. При этом прилагательное «расовый» (равно как и «этнический») постоянно приходится закавычивать, поскольку у него нет устойчивого денотата. В эти слова вкладываются очень разные значения. То, какие именно фенотипические различия будут восприниматься как «расовые», зависит от контекста. Например, чернокожий представитель высших слоев среднего класса в США — в силу его статуса, образования, дресс-кода и т. д., — если ему доведется оказаться в депрессивных кварталах типа Гарлема, будет там восприниматься как представитель «белых».

Поэтому Жан Жене имел все основания спросить: «Кто такой негр? И какого он цвета?» То, сколько «расовых групп» вы выделите среди окружающих вас людей, зависит отнюдь не от «объективных» характеристик этих людей, а от сугубо социальных факторов. Таких, в частности, как официально принятая классификация населения. В Бразилии, например, государство до начала Второй мировой войны, проводя переписи, фиксировало пять групп: белые, коричневые, черные, желтые и коренные (потомки индейцев). Однако в переписи 2010 года к ним прибавилась шестая — pardos, что означает расово смешанные. Таких среди бразильцев оказалось более 43 %. Россияне привычным образом обращают внимание на «этничность» своих соотечественников — к этому их приучили десятилетия ее институционализации. «Национальность» (в смысле этнической принадлежности) у нас со сталинских времен до 1998 г. не только документировалась переписями, но и записывалась в паспортах.

Что эффективнее в противодействии расизму — слепота к различиям или их фиксация?

Расовую/этническую принадлежность фиксируют в Великобритании и в США, тогда как во Франции этническая статистика запрещена. Мотивация и тех, и других практик одна. А именно: преодолеть дискриминацию по принципу биологического происхождения. Если французский подход заключается в игнорировании этнических/расовых различий (все — французские граждане — просто французы), то англосаксонский — в их учете и мониторинге. Посчитав, какова доля представителей той или иной группы в составе населения, можно узнать пропорцию, какую они составляют на определенных позициях в экономике и политике. И принять меры по исправлению ситуации.

В частности, запустить программы «утвердительного действия»», когда для представителей ущемленных групп выделяются квоты при поступлении в университеты или при занятии определенных должностей. Эта практика вызвала много споров. Критики указывали на то, что она нарушает принцип равенства, — то есть недискриминации. Сторонники возражали, что процессы воспроизводства социального неравенства зашли столь далеко, что от их последствий не избавиться, если — пусть временно — не нарушить принцип слепоты к различиям, введя элементы «позитивной дискриминации».

Происхождение «расовой проблемы». Американская трагедия или американская патология

Строго говоря, в нормальном обществе никаких «расовых отношений» существовать не должно. Существуют лишь отношения между людьми, которые вольны относить или не относить себя к тем или иным группам, — по какому бы принципу эти группы ни формировались (религия, субкультура, гендер, цвет кожи и т. д.). Но история США не позволяет причислить их к нормальным обществам.

Северная Америка в свое время стала экономически конкурентоспособной благодаря использованию рабского труда. Дешевый хлопок (и не только) — это результат эксплуатации чернокожих рабов, которым не нужно было платить. Дегуманизация людей по фенотипическому признаку, убеждение в том, что черный — это по определению существо второго сорта, не совсем человек, было необходимо для оправдания того политико-экономического порядка, который просуществовал в США с момента основания до середины 1960-х.

Таким образом, расизм был заложен в основание американского общества. (Можно копнуть дальше и вспомнить, как обошлись европейские переселенцы с коренными жителями Северной Америки и как они обосновывали свой бандитизм). Именно в эту историю уходит корнями идеология white supremacy. И хотя в наши дни она основательно делегитимирована (а ее наиболее одиозные адепты маргинализированы), эта идеология никуда не исчезла. У нее немало активных и еще больше скрытых симпатизантов. В том числе среди работников полиции.

Американское общество было и остается глубоко сегрегированным. Та модель капитализма, которая восторжествовала в США, порождает неприемлемый уровень социального неравенства. Я бы сказал, классового неравенства, поскольку дело упирается не просто в огромный разрыв в доходах между гражданами, а в такую социальную структуру, которая воспроизводит жесткое классовое расслоение и брутальные формы маргинализации низших классов. Проблема США в том, что классовые границы здесь почти полностью совпадают с расовыми. Социально уязвленные здесь — это прежде всего чернокожие, а чернокожие — это за вычетом незначительного меньшинства социально уязвленные.

Низшие классы — они же «опасные классы» — это массы людей, понимающих свою обреченность жить и умереть в том же убожестве, в каком родились. И ненавидящие представителей высших классов. Европейцы решили эту проблему, создав институты welfare state и систему социальных лифтов. До идеала «равенства возможностей» далеко, но они к нему приблизились.

Американцы — в силу особенностей их модели капитализма — пошли другим путем. Путем полицейского насилия. Не хотите смириться со своим положением? Заставим. Отсюда тот общеизвестный факт, что США — чемпион мира по доле заключенных на 100 тысяч населения. (Не нужно напоминать о непропорциональной доле чернокожих среди обитателей тюрем; далеко не все они матерые головорезы, многие оказались за решеткой за мелкую кражу в супермаркете и тому подобные вещи — американская Фемида предпочитает эту меру наказания; альтернативой здесь выступает астрономический штраф, но его пойманные оплатить не в состоянии). Отсюда же — милитаризация полиции. Она все больше походит на армию, ведущую боевые действия.

Есть давно известная политическая максима: если вы не обеспечиваете социально приемлемый уровень неравенства, вы сидите на пороховой бочке. И она рано или поздно взорвется. Когда в 1992 году случились так называемые расовые беспорядки в Лос-Анджелесе, длившиеся несколько дней и подавленные войсками, одного эксперта спросили, возможно ли повторение подобного в будущем. Он ответил: «Вопрос не в том, возможно ли, вопрос в том, когда это случится».

Очень хотелось бы ошибиться, но похоже, что сухой остаток российского обсуждения движения Black Lives Matter — это формула «Чего на самом деле добиваются чернокожие?» Этот вопрос вобрал в себя целый пласт молчаливо подразумеваемых смыслов. Во-первых, представление о «чернокожих» как о едином социальном акторе — коллективном субъекте, наделенном волей, сознанием и руководствующимся одной системой ценностей и мотиваций. Во-вторых, недоверие к продекларированной повестке движения (покончить с дискриминацией по расовому признаку). Уверенность в том, что за явной повесткой скрывается тайная.

Ну разве можно допустить, что людей действительно беспокоит проблема (не)равенства перед законом? Должно же в их действиях быть нечто более материальное. Но сколь бы идеалистично для русского уха это ни звучало, в основании массового движения против неравенства по расовому признаку лежит именно неравенство по расовому признаку. Избирательность полицейского насилия и машины правосудия и возмущение этой избирательностью. И — что особенно важно — это возмущение разделяют вместе с «цветными» многие представители «белого» населения. Как в Америке, так и в Европе.

Философ Эрик Хоффер как-то сказал: «Угнетенные борются не за свободу, а за власть. А значит — за право угнетать других». Он был неправ. Среди угнетенных в самом деле немало людей, мечтающих занять место угнетателей. Но смысл борьбы за свободу не в обладании властью, а в трансформации самих отношений власти. Такой трансформации, в которой больше не будет угнетения.

Автор Владимир Малахов, профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук, специально для «Новой»

https://novayagazeta.ru/articles/2020/06/24/86001-putevoditel-po-rasizmu

***

Комментарий: О расовой дискриминации в США

Как известно любому школьнику, рабство в США было отменено в ходе Гражданской войны 1861-1865. Почему же афро-американцы до сих пор чувствуют себя угнетенными?

До великой войны

После периода Реконструкции, а по-сути, оккупации Южных штатов Северными, в 1880-е годы власть на Юге вернулась южанам. Были приняты жесткие дискриминационные законы (Jim Crow laws). В результате черные лишились права голоса, судебной защиты, доступа к образованию и т.д.

Статуя генерала Ли в Новом Орлеане. Воздвигнута в 1884 году в честь восстания южан против Реконструкции (Battle of Liberty Place, 1874). Генерал никакого отношения к городу и восстанию не имел, но был и остается символом Конфедерации. Демонтирована в 2017. Иначе говоря, их вернули в рабство, только без личного хозяина. Законы Jim Crow просуществовали до 1960-х годов.

К тем, кто пытался высовываться, применяли суды Линча -- они вошли в обиход именно после отмены рабства, а не тогда, когда убийство раба наносило ущерб конкретному белому хозяину. Тогда же, в конце XIX- начале XX века, в южных штатах установили многочисленные статуи генералам Конфедерации. Это был чисто идеологический шаг, и исторической ценности у этих памятников не больше, чем у бюста маршала Жукова в Харькове.

Если вы думаете, что северные штаты намного отличались от южных в смысле расовой дискриминации, то нет. Расовые законы существовали почти во всех штатах. Скажем, в Калифорнии запрет на браки между белыми и черными, а также между белыми и “монголоидами” сохранялся до 1948-го года, а на Юге -- до 1967-го! Кроме того, черным было запрещено свидетельствовать в суде против белых -- и тем самым, подавать на них в суд. Системы образования в Калифорнии были раздельными для белых и небелых до середины 1950-х, как и на Юге. На федеральном уровне картина была похожей: в Первую и даже во Вторую (!) Мировую войну Америка вступила с сегрегированной армией.

О расах и немножечко о евреях

Представления о расах в начале ХХ века были несколько иными чем сейчас. Считалось, например, что европейцы делятся на несколько рас: нордическая, славянская, иберийская и т.д.; евреи и цыгане относились к отдельным расам. В 1920-е в США было принято несколько законов, ограничивающих иммиграцию всех рас, кроме “нордической”. Эти правила были направлены, в первую очередь, против азиатов, но сыграли существенную роль в Холокосте, т.к. закрыли Америку для евреев, ищущих убежища. Запреты были пересмотрены лишь через 40 лет.

Great Migration and Civil rights movement

Положение афро-американцев стало меняться только в связи с Первой, а особенно со Второй Мировой войной. Во время войн Америке остро требовались рабочие руки. Черных массово зазывали на заводы и верфи в промышленные города Севера и Запада (Great Migration). Там они начали зарабатывать относительно нормальные деньги и ощущать себя людьми. Пожертвования и голоса этих “северных” афро-американцев сыграли важную роль в успехе движения за равноправие в 1950-х и 1960-х годах.

Это вообще характерное правило американской политики: имеешь какие-то политические взгляды -- вноси деньги на их продвижение. Успехи суфражизма, кстати говоря, тоже во многом были предопределены тем, что женщины во время Первой Мировой войны начали массово работать вне дома. Поэтому они смогли жертвовать деньги политическим кандидатам и организациям. Поправка к Конституции о праве голоса для женщин была принята в 1920-м году.

Итак, после Второй мировой войны начался постепенный рост влияния и достоинства чернокожих граждан. Президент Трумэн подписал указ о десегрегации армии в 1948-м. В 1954-м Верховный Суд принял историческое решение о незаконности школ только для белых (процесс Brown v. Board of Education). Вы думаете южане тут же взяли под козырек? Нет, конечно. Борьба, запугивание, избиения, прямой саботаж продолжались больше 10 лет, доходило даже до восстания белых студентов и убийств.

Параллельно шла отнюдь не мирная борьба за десегрегацию публичного пространства: ресторанов, автобусов, кинотеатров и т.д. В США всем известно имя Розы Паркс, отказавшейся в 1954-м году пересесть в автобусе с места “для белых” на место “для цветных”. Розу арестовали, правозащитные организации объявили бойкот общественного транспорта - и победили. В ходе бойкота впервые стал известен спикер протестующих Мартин Лютер Кинг. Но многие места оставались сегрегированными еще долго, а гольф-клубы “только для белых” сохранились до наших дней.

Самой тяжелой и кровавой была борьба за право голосования. Еще в XIX веке все Южные штаты пошли на хитрость, чтобы лишить черных избирательных прав. Они ввели так называемый “налог на голосование” (Poll Tax), а также требование хорошо знать английский язык и основы законов. Но при этом от налога и требований были освобождены все, кто имел право голоса до Гражданской войны и их потомки - то есть практически все белые граждане. Те немногие черные, кто решался сдать экзамены, а также те, кто им помогал, становились объектом преследования Ку-Клукс-Клана и полиции. Их нарочно заваливали на экзаменах - примерно как евреев в советских вузах. Налог на голосование был отменен серией законов и судебных решений в 1964-66 годах, но периодически возникают попытки его вернуть.

Летом 1964-го года больше тысячи волонтеров начали кампанию за регистрацию афро-американцев для участия в выборах (Freedom Summer). Эта ненасильственная борьба быстро стала ожесточенной: участников арестовывали и избивали. Всю страну потрясло убийство активистов Chaney, Goodman, and Schwerner, которые ехали провести лекцию о правах в одной из церквей Миссисипи. Их линчевали при соучастии местных полицейских. (Об этом преступлении в 1988 году режиссер Алан Паркер снял свой знаменитый фильм "Миссисипи в огне" подробнее о нем тут: https://ed-glezin.livejournal.com/1229927.html )

Двое из трех убитых были евреями из Нью Йорка, и это не случайно. Евреи хорошо помнили, как многие рестораны, отели и клубы в 20-е и 30-е годы были украшены табличками вроде “no Jews”. Университеты Ivy League применяли квоты на прием евреев вплоть до конца 50-х. И это происходило повсеместно не на “расистском” Юге, а в “либеральных” Нью Йорке и Бостоне. Если чернокожие повсюду были бесправными гражданами второго сорта, то легко можно представить, как относилась к ним белая полиция. В 60-е афро-американцы начали давать отпор. В Калифорнии организация “Черные пантеры” стала патрулировать улицы Окланда с легальным оружием, чтобы пресечь полицейский произвол. В ответ ассоциация NRA, та самая, что сейчас выступает против любых ограничений, при поддержке губернатора Рональда Рейгана, провела закон запрещающий появляться с оружием в общественных местах. Так Калифорния получила свои restrictive gun laws.

60-е годы были временем ярких событий, как мирных, так и насильственных. В 1963-м году президент Кеннеди предложил принять закон о правах, но вскоре был убит. В том же году Мартин Лютер Кинг организовал гигантский “Марш на Вашингтон”, где выступил со своей знаменитой речью “I have a dream”. Билль о гражданских правах был принят год спустя. Он запретил дискриминацию по расе, цвету кожи, религии, полу и национальному происхождению. Так борьба чернокожих граждан стала борьбой за права всех.

Экономика дискриминации

Билль о правах запретил дискриминацию в зарплате, и постепенно разница в доходах белых и черных стала сокращаться. Если в 1940-е черный рабочий получал вполовину меньше, чем белый, то к 1975-му году -- лишь на четверть меньше. Но бедность среди черных отступала очень медленно. Почему? В те годы игра на бирже была привилегией очень немногих. Пенсионные накопительные фонды 401(k), названные так по номеру статьи в законе, были экзотикой для высокого начальства. У остальных работников пенсия была “фиксированная”, по выслуге лет. Основных инструментов накопления было всего два: сберегательный счет и покупка собственного дома.

Американская экономика в 50-е и 60-е годы росла очень успешно, а вместе с ней и зарплаты. Банки и правительство вводили новые виды ипотеки (mortgage), цены на недвижимость устойчиво обгоняли инфляцию. Белые рабочие и инженеры начали покупать дома в пригородах и переезжать туда. А черные?

А чернокожим ссуды не выдавали, или выдавали небольшие и под высокие проценты. Отследить это было невозможно, решения банков были защищены банковской тайной. Более того, местные правительства и даже федеральные агентства поощряли банки выдавать ссуды афро-американцам на покупку домов только в определенных районах. Эта практика получила название redlining, потому что эти районы были обозначены как “красные”, т.е. рискованные для вложений и страховки. Более благополучные места помечались зеленым и желтым соответственно.

Даже если у афро-американца были нужные средства, купить или снять жилье в зеленом районе он не мог. Тут нужно объяснить, как это работает в США, и тогда, и до сих пор. Когда застройщик планирует новый район или квартал, он создает в нем специальную корпорацию (subdivision) и регистрирует ее устав (covenant). Устав этой корпорации -- часть договора на покупку, каждый покупатель его подписывает и обязан соблюдать. Обычно туда включался подробный пункт “не продавать и не сдавать жилье не-белым”. Иногда в запрет добавляли и евреев или даже “выходцев из бывшей Турецкой империи”.

Кампания за запрет таких запретов шла очень бурно все 60-е. Но домовладельцам они нравились. В 1966-м году кандидат в губернаторы Рональд Рейган писал в своей избирательной платформе: “If an individual wants to discriminate against Negroes or others in selling or renting his house, it is his right to do so,” [“Если человек хочет дискриминировать чернокожих или других лиц при продаже или аренде своего дома, он имеет на это право”]. Чтобы понять эффект такой политики, представьте, что вы играете в “Монополию”. При этом вашему сопернику разрешено покупать любые поля за наличные и в кредит, а вам - только часть полей и только за наличные. Как долго вам удастся продержаться на плаву? Не удивительно, что различие в благосостоянии (wealth) между белыми и черными и в 1960-е годы и сегодня составляет примерно 10 к 1.

Убийство Мартина Лютера Кинга в 1968-м привело к массовым восстаниям по всей стране. Чтобы успокоить общество, неделю спустя был принят Fair Housing Act, запретивший дискриминацию в предоставлении ссуд и при аренде жилья. Но закон реально заработал только после того, как в середине 70-х было принято еще несколько законов, которые обязывали банки раскрыть информацию о кредитах на дома (Home Mortgage Disclosure Act, 1975). Корпорациям домовладельцев тоже потребовалось время, чтобы изменить свои уставы (covenants), и они не торопились. Поэтому откровенная дискриминация в сфере жилья продолжалась почти все 70-е годы, а потом в действие вступили другие факторы.

Катастрофа 70-х

В 1973-м году в мире начался нефтяной кризис и цены на нефть взлетели в несколько раз. Американская экономика вошла в затяжную рецессию, сопровождавшуюся высокой инфляцией (10-12%). Инфляция съела сбережения, хранившиеся в сберегательных программах. Одновременно сильно выросла стоимость “безопасных активов”, в том числе жилья. Так черное население оказалось в значительной мере отрезано от мечты о собственном доме.

Но настоящие тектонические сдвиги лежали совсем в другой плоскости. Как известно, транзистор был изобретен в 1947-м году, но довольно долго оставался сложным в производстве и ненадежным. К концу 1960-х транзистор “повзрослел”, стал дешевым и массовым и начал вытеснять ламповые устройства. Электронные турникеты, автоматические лифты, банкоматы, электронные кассовые аппараты, автоматизированные конвейеры -- все это хлынуло в нашу жизнь именно в 70-е. Эти автоматы уничтожили огромное количество малоквалифицированных рабочих мест и заморозили зарплату всем, кто удержался. Разумеется, люди с лучшим образованием сумели адаптироваться, а бедным, в первую очередь черным, пришлось гораздо тяжелее.

Впрочем, авторы Freakonomics считают, что главной причиной кризиса было изобретение тогда же крек-героина и последовавшая за ним эпидемия наркомании и гангстерских войн. Так или иначе, но к концу 70-х и черное население, и экономика США, подошли не в лучшей форме. Рональд Рейган, ставший президентом в 1981-м году, утверждал, что причина всех бед -- раздутые федеральные программы и высокие налоги. Он сократил и то, и другое. Резко уменьшились налоги на акции, дивиденды и инвестиции, а также на наследство. Были урезаны всевозможные социальные программы. Больше всего это ударило именно по бедным слоям населения, в первую очередь по черным.

Постиндустриальная депрессия

Экономика постепенно перестроилась под новую реальность, ушли в прошлое прожорливые машины и станки. Страна снова развивалась. Но именно с этого времени, с начала 80х -- и не раньше -- почти весь прирост благосостояния начал уходить в верхние перцентили, тогда как доходы нижних перцентилей практически замерли. Между тем, прогресс и компьютерная революция означали, что главный путь к успеху лежит через образование. Спрос на высшее образование усилился и цены на него поползли вверх. Если в 70-е и раньше стоимость обучения в университете росла более-менее соразмерно инфляции, то с 1980-го она стала обгонять инфляцию в несколько раз.

Белые могли финансировать обучение своих детей из своих накоплений, включая ссуды под залог недвижимости. У черных же такой возможности почти не было: во-первых, в результате дискриминации у них находилось гораздо меньше недвижимости в собственности, а во-вторых, из-за redlining она была и остается расположена в “плохих” районах и хуже растет в цене. На сегодняшний день по-прежнему “медианный” черный остается беднее “медианного” белого в 10 с лишним раз, $149,000 vs. $13,000 в 2016. Результатом такого отставания стала “понижающая мобильность” черного населения. Это означает, что черные дети имеют гораздо большие шансы оказаться беднее своих родителей, чем их же шансы стать богаче и перейти на более высокий социальный уровень.

Автор Михаил Симбирский

https://www.facebook.com/notes/michael-simbirsky/%D0%BE-%D1%80%D0%B0%D1%81%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B9-%D0%B4%D0%B8%D1%81%D0%BA%D1%80%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D0%BD%D0%B0%D1%86%D0%B8%D0%B8-%D0%B2-%D0%B0%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B8%D0%BA%D0%B5/2629627183926961/?hc_location=ufi