СССР - Россия: Тридцать лет большой ошибки. О всесоюзном и общероссийском референдумах в марте 1991 года
17 марта 1991 года в России появился пост президента
Ровно тридцать лет назад в тогда еще Советском Союзе впервые услышали слово «референдум». 17 марта 1991 года граждане на всесоюзном референдуме отвечали на вопрос, хотят ли они сохранения СССР как «обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности».
Одновременно с этим проходил еще один референдум — в масштабах РСФСР, где граждане отвечали на вопрос, считают ли они необходимым «введение поста Президента РСФСР, избираемого всенародным голосованием».
Результаты референдумов оказались достаточно близкими. На союзном референдуме «да» ответили 76,4% пришедших избирателей, на российском — «да» ответили 71,3%. Конечно, главным событием тогда считался союзный референдум. Что касается российского, вопрос о том, как именно будет называться глава РСФСР, представлялся многим (надо признать, и мне тоже) куда менее значимым.
Но на практике получилось совсем наоборот. Ответ на вопрос союзного референдума так и не был реализован на практике, зато ответ на вопрос российского был реализован так, что мало не показалось. Результаты союзного референдума уже через девять месяцев (когда прекратил свое существование СССР) перестали иметь какое-либо значение. А результаты российского во многом определяют нашу жизнь до сих пор. Потому что именно они легли в основу сформированной политической системы.
В советскую эпоху такого понятия, как «президент», вообще не было в политическом лексиконе страны. Оно появилось лишь 14 марта 1990-го, когда были приняты соответствующие изменения в Конституции (а до этого к введению поста единоличного главы государства призывали, в частности, Александр Яковлев и Анатолий Собчак).
15 марта 1990-го Михаил Горбачев (занимавший посты председателя Верховного Совета СССР и генерального секретаря ЦК КПСС) был избран на этот пост Съездом народных депутатов СССР. Через два с половиной месяца, 29 мая 1990 года, Борис Ельцин был избран председателем Верховного Совета РСФСР. А еще через две недели, 12 июня 1990 года, была принята «Декларация о государственном суверенитете РСФСР», закрепившая верховенство российской Конституции и законов на территории РСФСР.
Началось противостояние российских властей с союзным центром. И в этом противостоянии российским властям нужен бы такой же единоличный лидер, как имелся у союзных. С таким же статусом и названием. Не председатель парламента, который по большому счету не более чем его спикер — primus inter pares, а глава республики. С похожими на те, что были у Горбачева, полномочиями.
О том, чтобы ввести пост президента РСФСР, впервые заговорили осенью 1990 года, но до юридического оформления дело дошло лишь через полгода. Когда начал готовиться референдум о сохранении СССР, российский парламент назначил на этот же день и референдум о введении президентского поста в республике. В том, что этот пост вводят (как, впрочем, вводили и пост президента СССР) под совершенно конкретного человека, сомнений не было никаких. Речь шла не о введении объективно необходимого для развития страны нового политического института — речь шла исключительно о наделении Бориса Ельцина (как и раньше Михаила Горбачева) полномочиями единоличного главы государства.
Это прекрасно понимали все, кто голосовал на референдуме, поддерживая или не поддерживая введение этого поста, они, по сути, отвечали на совсем другой вопрос: хотят ли они, чтобы Ельцин правил единолично. Собственно, сторонники Ельцина и до этого считали его главным в РСФСР, не вникая в подробности его полномочий и статуса. Хочет Борис Николаевич узаконить де-юре то, что было до сих пор де-факто — положение первого лица?
Получить право принимать единоличные решения, не советуясь с парламентом? И при этом называться президентом? Да пожалуйста. И опять же, стоит еще раз напомнить, что речь шла о том, как будет называться руководитель одной — хотя и самой большой — из союзных республик в составе СССР. Да, имеющей по Конституции право выхода из его состава, но оно тогда воспринималось как чисто теоретическое. Об этих реалиях союзного времени сейчас стали подзабывать — между тем они очень важны для понимания многих процессов той эпохи.
Союз состоял из республик, каждая из них по Конституции была объявлена отдельным «советским социалистическим государством», у каждой из них была собственная государственная власть со всеми положенными атрибутами, между республиками были границы, но все это было условностью. И когда в 1954 году Крымскую область передали (заметим, законом СССР, а не «волей пьяного Хрущева», как любят причитать пропагандисты «крымской весны») из РСФСР в состав Украинской ССР, это мало кого по большому счету обеспокоило: не все ли равно, как будут нарисованы административные границы между частями единой страны?
Все значимые решения в стране принимались партийными органами, образующими жесткую вертикаль (кто еще помнит полузабытое — «демократический централизм»?), а органы государственные были предназначены лишь для оформления этих решений. Формально первым лицом СССР считался председатель Президиума Верховного совета — и в этом качестве он ездил по миру и принимал делегации, а фактически им был генеральный секретарь ЦК КПСС. И когда в 1977 году генсеку Леониду Брежневу этот диссонанс надоел, он решил занять оба поста. Его преемники — Юрий Андропов, Константин Черненко, Михаил Горбачев — последовали этому же примеру, и так продолжалось до избрания Горбачева президентом СССР, когда понятие «первого лица», единолично принимающего решения, было узаконено…
Ну а в марте 1991 года оказалось узаконенным и понятие «первого лица» РСФСР, обладающего единоличной властью. РСФСР превратилась из парламентской в президентскую республику. 12 июня 1991 года Борис Ельцин был на прямых выборах избран на пост президента — пока еще РСФСР. А потом был путч ГКЧП. А потом — Беловежское соглашение. И РСФСР превратилась в независимую Россию, сохранив при этом президентскую форму правления. Союзного центра, ради борьбы с которым Ельцина наделяли полномочиями Самого Большого Начальника, больше не было — а полномочия остались.
И Борис Николаевич начал их использовать, что называется, в полный рост. Просто внешнего врага — союзный центр — сменил внутренний: парламент. При многих своих положительных качествах, Ельцин демократом никогда не был — он был классическим авторитарным лидером, считающим, что именно он «знает, как надо», и приходившим в раздражение от того факта, что он должен, теряя драгоценное время, убеждать каких-то там депутатов в необходимости принятия тех или иных решений. И более того — эти депутаты могут с ним не согласиться!
Не раз и не два приводил цитату Дмитрия Волкогонова: «Мы понимаем, что Ельцин — никакой не демократ, но он — наиболее подходящая компромиссная фигура для текущего момента, под прикрытием которой смогут в течение переходного периода вырасти и набраться опыта демократические кадры».
Вот только Борис Николаевич себя ни «компромиссной», ни «переходной фигурой» не считал, он собирался править долго и всерьез. И никакие «демократические кадры» при нем не выросли и не могли, потому что быть заинтересованным в их выращивании может только демократический лидер. А лидер авторитарный будет растить только себе подобных: уверенных, что они тоже «знают, как надо», и считающих разделение властей заведомым излишеством, а представительную власть — ненужным тормозом на пути их славных дел и реализации великих свершений.
Что было дальше — хорошо известно. «Война властей» 1992–1993 годов и разгон парламента, «великая октябрьская контрреволюция» и принятие самодержавной Конституции, первая война в Чечне и залоговые аукционы, нечестные выборы 1996-го и дефолт 1998-го, вторая война в Чечне и операция «Наследник». А затем — с каждым годом все большее и большее укрепление президентской власти и ослабление парламента, судов, регионов и местного самоуправления.
Все это — прямое и, увы, неизбежное следствие Большой Ошибки 1991-го. Когда из откровенно конъюнктурных политических соображений — а вовсе не по объективной необходимости — был введен президентский пост: Систему подстроили под Личность. И с тех пор тридцать лет так и мечтаем сменить «плохого» начальника на «хорошего». Не понимая, что сохранение персоналистского режима неизбежно приведет к повторению происходящего по принципу «то, что раньше нагло забирал дракон, теперь в руках лучших людей города». Потому что у любого нового первого лица, не стесненного никаким разделением властей и не ограниченного никакими представительными органами, слишком велик окажется соблазн назначать верных, а не умных, давать друзьям всё, а врагам — закон, запрещать то, что не нравится, и преследовать то, что возражает.
Выход один: признать Большую Ошибку — Большой Ошибкой. Признать, что тридцатилетний эксперимент «Вся власть — мне!» закончился неудачей. И начинать наконец — по европейскому образцу — строить другую систему. В которой король не может назначить своего лакея генералом, конюшего — министром, телохранителя — губернатором, а друга осыпать золотом. Потому что должности Самого Большого Начальника в ней просто нет.