Анестезиолог из Берлина: «Ситуация с коронавирусом отражается на всех»

Ситуация с пандемией в отдельно взятой больнице в Берлине

С коронавирусом SARS-CoV−2 с точки зрения науки не происходит ничего нового – это нестабильный вирус, и прививаться от него нужно для того, чтобы организм к нему «привык», как это уже произошло с гриппом, и правильно реагировал на новые мутации.

По просьбе «РГ/РБ» о ситуации с пандемией в отдельно взятой больнице в Берлине, а также о работе врачей в нынешних условиях и о перспективах в связи с COVID-19 рассказала Мария Б., врач родом из Беларуси, работающая в больнице в берлинском районе Марцан.

«РГ/РБ»: – Уважаемая Мария, опишите, пожалуйста, ситуацию с коронавирусными пациентами в вашей больнице.

Анестезиолог Мария Б.: – Мы – больница скорой помощи, и в первую очередь мы занимаемся травмами, несчастными случаями. Но сейчас настолько высока заболеваемость коронавирусной инфекцией, что даже пациенты, которые поступают к нам с травмами, в процессе тестируются, и оказывается, что у них тоже COVID-19. И мы видим закономерность: очень много пациентов, у которых болезнь идёт в тяжёлой форме, не привиты. Среди них много русскоязычных. Их не 50 процентов, конечно, но всё равно у нас время от времени из 14 коек в одном отделении реанимации, а всего отделений пять, от двух до пяти мест заняты русскоязычными. И большинство не привито. За время четвёртой волны у нас был только один пациент с двумя прививками, но у него были сопутствующие болезни.

Я как сама русскоязычная многим помогаю с переводом и вижу с их стороны очень большое недоверие к вакцинам. А ещё многие меня спрашивают: как вы считаете, может, лучше привиться «Спутником», я подожду, когда его здесь признают, либо я, может быть, попробую как-то съездить на свою родину и там привиться… А когда я езжу домой в Беларусь или общаюсь с друзьями из Украины или России, многие, наоборот, хотят привиться «европейскими» вакцинами. Им они доверяют.

– Получается, это нечто психологическое? Резонных доводов нет.

– Доводов нет, абсолютно. У русскоязычных нет такой проблемы, как у арабоязычных, беженцев, которые живут в общежитиях («хаймах»), там большая скученность, много людей живёт рядом друг с другом – это дополнительный фактор риска. У русскоговорящих, как правило, стандартная семья – муж и жена в возрасте, либо семья с ребёнком или двумя. Получается, у многих просто такие убеждения: «я буду ждать, может быть, меня это не коснётся», либо «я не доверяю этим вакцинам, подожду, пока придёт что-то лучше».

– Как реагировать на высказывания, что в каждый конкретный момент вакцинированные, но не протестированные более опасны для окружающих, чем невакцинированные, но протестированные?

– Когда началась пандемия, все думали: «Вот появится вакцина, мы привьёмся и всё это закончится». Я до сих пор слышу это от пациентов. Или они говорят: «У нас сейчас три прививки, после пяти всё закончится». Это не так. Если мы логически отследим все инфекционные заболевания, увидим, что все они развиваются одним и тем же логическим путём. Они очень быстро меняются, от сезона к сезону. Если бы вакцина появилась раньше, ещё в прошлом году, и мы бы быстренько ею привились, остался бы небольшой процент людей, процентов 10, кто бы служил «резервуаром» этой инфекции. Чем больше такой «резервуар», тем больше у вируса шансов дальше распространяться и мутировать.

Нет ни единой вакцины, ни от одной инфекции, которая защищает вот на сто процентов. А также ни одного препарата, про который я могла бы сказать: я дам пациенту эту таблетку – и он стопроцентно излечится. Это не ремонт машины. Наше тело и природа, в том числе микробиология, все вирусы – настолько сложные, что невозможно сделать что-то, в данном случае прививку, и всё сразу получится. Но с прививкой мы в любом случае снижаем риск.

Конечно, с актуальным тестом информации больше, да. Тест показывает, что я на данный момент не заразился. Но если вы через два часа после тестирования пообщались с кем-то, и особенно без маски, этот тест уже не гарантия.

С прививкой мы не можем говорить, что мы полностью защищены от вируса и можем всех обнимать и ходить без маски. Нет. Во-первых, прививка защищает от тяжёлой формы течения болезни. У тех, кто сейчас лежит в реанимации с тяжёлой формой COVID-19, иммунная система не справилась с инфекцией, проиграла бой. Вирус мутирует, и людям, которые вообще ни разу не контактировали с коронавирусом (например, получив прививку), гораздо тяжелее побороть инфекцию. Во-вторых, прививка частично снижает риск для окружающих. Да, переносчиком вируса может быть привитый человек, но не с такой вероятностью, как непривитый.

А что касается тестов – повторю, информативность чуть выше, но она временна. То же самое касается и нас, врачей, – мы постоянно носим маски FFP2, тестируемся. Но если я, например, сутки дежурю в реанимации, в начале суток протестировалась, то я не могу, конечно, сказать в конце рабочей смены, что я точно не инфицирована. И именно поэтому «быстрый» тест действителен только 24 часа.

Вывод: глупо полагать, что кого-то это не коснётся. Есть наверняка люди, которые могут себя изолировать на каком-то острове или ещё где-то, но у тех, кто хочет и дальше жить в социуме жить, такого выхода нет. Это, к сожалению, случилось с человечеством, и мы должны достойно из этого выйти и пережить эту ситуацию. И думать надо только о себе и о своём здоровье.

– Вы как врач доверяете и одобренным в Европе вакцинам, и «Спутнику», и китайским вакцинам?

– Я в целом вакцинам от коронавируса очень доверяю. Другие вакцины, от других инфекций, не были так изучены, как эти – в разных странах, разными лабораториями. В случае любого препарата через 5 лет, через 10 лет появляются новые факты о переносимости и последствиях. Но в целом вакцины, которые прошли 3 клинические фазы и допущены к использованию, относительно безопасны. Исключение, конечно, касается людей с противопоказаниями к прививкам и с сопутствующими заболеваниями, в том числе с аллергическими реакциями. Но для человека, который в целом здоров, тут не больше риска, чем с другими вакцинами.

– У «Спутника» не было третьей фазы испытаний – фактически она прошла в массовом применении, не на добровольцах.

– Да.

– Но в итоге «Спутник» показал себя с хорошей стороны?

– С хорошей стороны, конечно. Вся моя семья в Беларуси привита «Спутником», и друзья тоже. У всех очень хороший иммунный ответ. Вначале очень многие боялись вакцинироваться «Спутником», думали, что это «чипирование» или просто физраствор и никакого воздействия нет. Но отсутствие третьей фазы испытания – проблема для научного мира. Научное сообщество однажды договорилось, что все новые препараты, прививки и лекарства, должны проходить эти три фазы. Я не могу просто сказать, что мой препарат хороший, если не провела все три фазы. И только поэтому «Спутник» пока не признан во всём мире.

Если бы сейчас производитель «Спутника» провёл официально третью фазу, что на самом деле очень легко сделать, потому что уже очень большое количество вакцинировано, и показал бы это письменно, это многих бы успокоило. Сейчас признание «Спутника» – индивидуальное решение стран, как Венгрия, например. Я лично «Спутником» прививала бы, если у меня были бы все бумаги в порядке. Хотя я вижу на своей семье, что «Спутник» хорошо действует. Но для широкой рекомендации мне как профессионалу этого недостаточно. Нет документально, статистически подтверждённых результатов по осложнениям, по побочным эффектам. И регистрация таких случаев ведётся плохо. За счёт этого растёт недоверие.

– К вопросу о статистике. Немецкой статистике можно доверять?

– Я очень доверяю ей. К примеру, в нашей больнице я ни разу не видела диагноза «пневмония неуточнённой этиологии» у пациентов с COVID-19.

– Ещё о вакцинах. Штамм «омикрон». Понятно, что пока никаких точных данных нет. Но может ли так оказаться, что «омикрон» вытеснит все штаммы, не будет никакой сопротивляемости, и вакцины окажутся бессильными?

– Вакцина от нестабильных вирусов, каким является SARS-CoV−2, должна постоянно развиваться. Не может быть так, что её сделали в этом году – и дальше просто штампуют. Так что работа учёных не заканчивается – как и в случае с вакциной от гриппа. Если я кому-то в 2021 году сделаю прививку от гриппа образца 2015 года, действие будет почти нулевым. Точно так же и с «омикроном».

Я всегда всем пациентам говорю: почитайте об эпидемиологии. Сейчас не происходит вообще ничего нового. Всё закономерно и логично. Вопрос может стоять так: смогут ли учёные работать с такой же скоростью, с какой меняется вирус. Потом, когда будут найдены закономерности – а чем больше проходит лет, тем проще создавать алгоритмы, – учёные будут знать, какие видоизменения произойдут в структуре вируса, чтобы на следующий год сделать правильную вакцину. COVID-19 – наша новая реальность, к сожалению. Она будет меняться, и каждый год будет появляться какой-то новый штамм. Поэтому вакцины будут пытаться к этому адаптироваться.

– В СМИ врачи высказываются редко – либо им некогда, либо не хочется, либо им просто не дают говорить. То, что говорят политики о нагрузке на реанимацию, на отделения интенсивной терапии, – правда?

– Я бы сказала даже, что ситуация хуже, чем они говорят. Немецкая медицина с проблемами нехватки врачей и медперсонала сталкивалась задолго до пандемии. Но поднялся большой интерес к этой теме – а сейчас и нагрузка увеличилась.

Раньше любому пациенту с пневмонией, тяжёлым течением гриппа или воспаления лёгких я могла за 30−40 минут провести интубацию трахеи, чтобы не произошла остановка сердца – и дальше передать в реанимацию. То же самое – с неотложными случаями после аварий, пожаров и прочих.

А когда сейчас поступает задыхающийся пациент с COVID-19, помощь ему отнимает гораздо больше времени. Во-первых, я одета как космонавт, и мои все движения очень замедленные. Всё длится очень долго. Уже через полчаса начинает не хватать воздуха, невыносимо жарко, я потею и думаю, как бы не упасть в обморок. Работаем, как в сауне. А если мне нужен какой-то препарат, мне нужно раздеться, позвонить, чтобы мне кто-то принёс – я не могу выйти, чтобы не разносить инфекцию дальше. Каждый «коронавирусный» пациент занимает только у меня 2−3 часа. И если в этот момент поступает пациент после аварии или пожара, с пневмонией или гриппом, меня кто-то должен подменить, я же занята пациентом с COVID-19.

Возможно, кто-то думает, «я не заболею, я не попаду в реанимацию, я не окажусь под вентилятором (аппаратом ИВЛ), я здоров». Но проблема в том, что ситуация с коронавирусом отражается и на пациентах с другими заболеваниями или травмами, на жертвах несчастных случаев – падений, велосипедных столкновений, переломов. Ситуация для всех сейчас очень опасная.

– Врачей правда не хватает?

– Врачей правда не хватает. Нет такого, что мы бы сказали: вызовем ещё троих на сутки, потому что они сидят дома и им нечего делать. У меня нет свободных дней, когда я могла бы работать дополнительно. Я бы хотела работать в вакцинационном центре, но не могу, тоже нет свободных дней.

– Сейчас заболевших вдвое больше, чем в прошлом году. Насколько показатель заболеваемости на 100 тысяч населения (Inzidenz) важен? Важнее ли показатель загрузки коек в реанимации?

– Inzidenz – тоже важный показатель, но сейчас ситуация меняется. В Германии примерно 70% привитых. Значит, мы уже имеем такое количество населения, которому, скорее всего, не понадобится койка в палате интенсивной терапии. За счёт этого ситуация поменялась. Но и даже когда в стране было по 60 000 заражений в день, нельзя было сказать, что у нас пациенты лежали в коридорах и десятками умирали. Нет, такого не было.

Когда были первая и вторая волны, мы не знали, какая часть из этих десятков тысяч заболевших попадут к нам. В первый год у нас были постоянные учения на случай перегрузки. Все, врачи и медсёстры, были постоянно наизготове, даже после суточного дежурства. Сейчас мы уже примерно знаем, что и как. Если мы и дальше будем предпринимать нужные меры, в реанимацию попадут только те, кто не привит и у кого хронические заболевания.

Поэтому за показателем заболеваемости на 100 тысяч наблюдать интересно, но для меня как врача более важно видеть, что у нас с местами в палатах. Кроме того, нельзя забывать, что и медсёстры, и врачи болеют COVID-19. А больше врачей и медсестёр не становится, к сожалению. Условия труда тоже ни капельки не меняются. Поэтому нельзя рассчитывать на то, что сейчас каким-то образом станет больше коек.

– Какая загрузка коек именно в вашей больнице?

– У нас ситуация немного другая – мы всё-таки больница несчастных случаев. Нагляднее – Charité, там COVID-центр, они переоборудовали многие отделения. У нас 5 отделений реанимации, но мы должны держать койки для ожоговых больных и для жертв травм, так как они поступают в прежнем количестве. Таких отделений – два. Есть одно отделение на 14 коек, где лежат только больные с пациентами на ИВЛ. Все непривитые, за редким исключением. Ещё одно отделение заполняется по мере поступления, сейчас там заполнена примерно половина. И в пятом отделении реанимации лежат больные, которые пока не могут дышать без трубки в горле – им надо учиться дышать самостоятельно, доктора с ними работают. При этом некоторые койки как бы «заблокированы», потому что для них нет медперсонала – людей, которые могли бы заботиться об этих больных, если бы те там лежали.

Но у нас большая больница, много сотрудников, и мы иногда можем перевести медперсонал из одного отделения в другое. Ну и пять отделений реанимации – это очень много, далеко не везде так. С другой стороны, мы не можем «развернуть» пациента с ожогами и сказать ему: «У нас тут COVID, уезжайте». Поэтому, например, уже три недели к нам нельзя привозить пациентов с коронавирусной инфекцией из других больниц.

– Есть ли данные по смертности?

– Совсем точной статистики за 2021 год пока нет. В целом смертность достаточно низкая, но в определённых группах. В основном умирают люди с сопутствующими заболеваниями. Но это не должно давать какую-то необоснованную гарантию.

Есть аппарат ЭКМО – экстракорпоральной мембранной оксигенации при тяжёлой дыхательной недостаточности. Это не ИВЛ – аппарат ЭКМО мы подключаем тогда, когда даже с ИВЛ мы не можем восстановить функцию дыхания. Но, во-первых, таких машин очень мало. На каждую нужен один человек – который всю смену занимается только одним пациентом, потому что это очень сложная методика. И ещё всё зависит от человека: если он вёл здоровый образ жизни, то у него с ЭКМО есть шансы выжить. Если у человека целая куча сопутствующих болезней, если он пил, курил, спортом не занимался, даже эта машина не спасёт.

Вдобавок нужно не забывать: потом приходится жить с последствиями. Очень много тех, кто из-за дефицита кислорода в принципе никогда не вернутся к прежней жизни – прыгать, бегать, дышать без аппарата. Качество жизни упадёт, да. А ещё есть пост-COVID-синдром – отсутствие физической энергии, мышечной силы. Страдающие от него встают утром и у них нет сил ни на что, буквально. И это отнюдь не старые люди.

– Как проходит процесс лечения больных с COVID-19? Человек просто лежит, упрощённо говоря, «отдыхает», или проводятся какие-то мероприятия?

– Это очень сложный процесс, очень. Во-первых, это интубация, если она нужна. В этом случае пациента погружают в кому, чтобы снизить потребление кислорода головным мозгом и органами и чтобы не было неприятных ощущений, так как ИВЛ – крайне неприятная процедура. Мы наблюдаем, чтобы была кома нужной стадии – не слишком глубокая и не слишком поверхностная. Попутно следим за всеми внутренними органами. И потом начинается посимптомная терапия – если бактериальная инфекция «присоединилась», даём антибиотики, если отказывают почки – начинаем процедуру диализа. А если после семи дней искусственной вентиляции мы не можем пациента экстубировать, производится плановая операция – трахеотомия.

А ведь всех больных ещё надо переворачивать – даже у молодых людей очень быстро появляются пролежни.

– Будет ли так, что COVID-19 по опасности «опустится» до гриппа?

– Да, конечно. Это тоже один из законов микробиологии и эпидемиологии. Но для этого мы должны что-то делать. Если мы будем говорить, что всё это ерунда, пандемия никогда не «закончится». Точнее, всё закончится плачевно, точно так же, как и другие пандемии, когда просто не было лекарств, когда медицина была вообще не на уровне. Это закончится просто очень высокой смертностью. Выживут только те, кто на самом деле имеет богатырский иммунитет. Таких мало. В ином случае наши организмы, в случае получения прививки, уже будут знать части этого вируса. Приведу аналогию: когда вы знаете папу и маму, уже примерно можно представлять, какие у них дети. Так же будет и с COVID-19. Если я в этом году через прививку уже познакомилась с «дедушкой» вируса, моя иммунная система уже будет немного подготовлена и сможет с бóльшими шансами побороть следующие варианты вируса. Точно так же происходит с гриппом – раньше от него умирали многие, и вообще почти все, у кого были сопутствующие заболевания. Но сейчас сопротивляемость гриппу – часть иммунной системы человека.

– Сроки сейчас предсказывать бесполезно?

– Пока нет, увы. Нужно время. В итоге должен развиться коллективный иммунитет – как с детскими инфекциями. Вакцина – это профилактика, подготовка человека к вирусу. Есть стабильные вирусы и нестабильные. У стабильных низкие шансы в природе, так как если организм его уже знает, он будет защищаться. А такие как SARS-CoV−2, быстро меняющиеся, – более сложные. Они каждый раз выглядят по-разному, и за счёт этого иммунной системе его тяжело распознать вовремя и побороть. Поэтому важно знать сроки, когда и как часто такие вирусы мутируют. Но просто эту тенденцию проследить невозможно. Новый вирус появился недавно, значит, его мощь сейчас самая большая. Потом будет плато, потом начнётся снижение. Это всё эволюция, природа. И одни и те же законы. Наши дети и внуки будут относиться к вирусу SARS-CoV−2 так же, как мы относимся к чуме или столбняку – это история, они нас больше не интересуют.

Беседу вёл Григорий Аросев

Источник - https://www.rg-rb.de/anesteziolog-iz-berlina-situacziya-s-koronavirusom-otrazhaetsya-na-vseh/

***

Приложение. Слухи о прививках столетней давности

Ходят слухи, будто вакцинация от коронавирусной инфекции может вредить здоровью. В этом нет ничего нового. Такие же слухи о прививках ходили и сто, и двести лет назад – вспоминаем самые безумные.

Оспа

Чёрная оспа выкашивала население Европы, Африки и Азии с древнейших времён. В 737 году н. э. от неё умерло около 30% населения Японии. Оспа упоминается в Библии и Коране, она была в Византии, а в Европе в Средние века эпидемии оспы отнимали жизнь у каждого пятого взрослого и у каждого третьего ребёнка. Тем не менее кто-то всё же выживал – и врачам прошлого, конечно, было интересно, почему.

Уже в VIII веке тогдашние лекари пытались вводить здоровым людям кровь или гной тех, кто переболел оспой и выздоровел: фактически, они придумали прививки, когда здоровым людям вводится слабый вирус, который организм уже переборол. Те, кто проходил эту процедуру, действительно болели оспой реже и легче.

В Европе технологию прививок начали применять в XVIII веке. В числе передовых стран оказалась Российская империя: в 1768 году, когда эпидемия оспы разразилась в России и случаи заражения были уже среди царского двора, Екатерина II первой сделала прививку от оспы себе и своему сыну, будущему императору Павлу I. Биологический материал для прививки был взят у переболевшего оспой мальчика Саши Маркова – за это государыня пожаловала ему дворянский титул, а фамилию сменили на «Марков-Оспенный». По примеру императрицы придворные тоже стали делать себе прививки, а за ними последовали их подчинённые, и оспопрививание стало модным в России, что позволило свести заболеваемость к минимуму.

Один из отцов-основателей США Бенджамин Франклин (Benjamin Franklin) писал в своей автобиографии: «В 1736 году я потерял одного из моих сыновей, прекрасного мальчика четырёх лет, из-за оспы. Я горько сожалею до сих пор, что не сделал ему инокуляцию. Упоминаю это ради родителей, которые не делают эту процедуру, предполагая, что они никогда не простят себе, если их ребёнок от неё умрёт; мой пример показывает, что раскаяние может прийти в любом случае, и потому следует выбирать более безопасный путь».

А в Западной Европе тем временем развивалась наука. Английский врач Эдвард Дженнер (Edward Jenner) жил в 1796 году за городом, когда по Лондону гуляла эпидемия оспы. Однажды он спросил у местных доярок, не боятся ли они подхватить заразу. Они ответили, что и так болеют коровьей оспой – безобидным заболеванием рогатого скота, которое вызывает волдыри на вымени. У доярок тоже на руках образуются пузырьки, но вреда здоровью это не приносит. Женщины говорили, что «человеческой» оспой никогда не заражаются.

Дженнер задумался. Если заражение безвредной коровьей оспой действительно защищает от заражения смертельной человеческой болезнью, то не лучше ли привить коровью оспу не только дояркам, но и всем остальным людям? И пошёл на эксперимент: взял жидкость из пузырьков с рук доярки и вколол её под кожу деревенскому мальчику, потом заразил его настоящей человеческой оспой (сейчас за такое посадили бы), и мальчик, как говорится, даже не чихнул. Дженнер повторил опыты и убедился, что заражение коровьей оспой защищает от оспы человеческой. Он назвал свою технологию «вакцинация» (от латинского слова vacca – «корова»), и она была рекомендована к применению везде в Великобритании, а потом и в мире. Первой страной, которая сделала прививки от оспы обязательными для всех жителей, стала в 1807 году Бавария.

Немедленно появились противники новой технологии. Её обозвали «коровизацией» – люди реально боялись после прививки превратиться в коров. В газетах публиковали карикатуры, как у людей, получивших прививки от оспы, отрастают хвосты и копыта. В народе ходили слухи: «Одна девочка прошла коровизацию, и у неё выросли рога. А один мальчик тоже получил коровизацию, а потом покрылся шерстью и стал мычать». Точно такие же слухи ходят сейчас о вакцинации против COVID-19: мол, в вакцине и печать Антихриста, и секретные чипы, через которые нами будет кто-то управлять…

Оспа же была полностью уничтожена в мире в конце 1970-х годов именно благодаря поголовной вакцинации всего населения Земли, вплоть до жителей Гималаев и джунглей Амазонки, и с 1980 года детей от неё даже уже не прививают: больше этой инфекции в мире нет.

Корь

Единственная обязательная прививка для всех детей в Германии – от кори. Без неё ребёнка не возьмут в государственный детский сад, а при приёме в школу будут проблемы, чреватые штрафами до 2500 евро. В этом смысле Германия крайне либеральна: например, в Чехии детей положено прививать от девяти инфекций, в других сопредельных странах требования не менее жёсткие. Расскажем о слухах вокруг прививок от кори.

Сама по себе антикоревая вакцина прекрасно предотвращает заражение корью. Но в 1998 году в Великобритании некто Эндрю Уэйкфилд (Andrew Wakefield), бывший врач, опубликовал статью о том, что вакцины от кори могут вызывать у привитых детей аутизм. Уэйкфилд привёл статистику, что у вакцинированных детей появлялись симптомы аутизма чаще, чем у невакцинированных, а значит, вакцинация – причина аутизма. Статья три года оставалась незамеченной, но в 2001 году, после терактов 11 сентября, по миру прокатилась волна паники и бум теорий заговоров. Люди перестали верить властям, в том числе и в вопросе прививок. Родители отказывались делать детям обычные прививки, и уже в 2006 году в Великобритании от кори умер подросток – впервые с 1994 года, а к 2008 году Великобритания впервые за последние 14 лет объявила об эпидемии кори. Что касается Уэйкфилда, в 2010 году было обнаружено, что он использовал фальшивые данные. Медицинский журнал The Lancet, где Уэйкфилд опубликовал свою разоблачительную статью, отозвал публикацию, а сам Уэйкфилд был лишён права заниматься медицинской деятельностью. Однако его сторонников – большинство из них не имеют отношения к науке и к медицине, но прислушиваются к слухам, – остаётся по-прежнему много, и они верят в связь прививок с аутизмом, даже если научные данные это опровергают.

Папилломавирус

Вирус папилломы имеет много разновидностей; несколько из них очень опасны – они вызывают рак половых органов. У женщин – рак шейки матки, влагалища; у мужчин – рак полового члена. От рака шейки матки ежегодно умирают около 300 тысяч женщин. Но в 2006 году была изобретена вакцина «Гардасил»: если уколоть её детям ещё до того, как они повзрослеют и начнут половую жизнь, они будут и сами защищены от вируса, и не смогут передать его будущим партнёрам. Более 70 стран уже включили её в национальные календари прививок.

Конечно, не обошлось без любителей теорий заговоров. За них выступали «медики» – большинство из их были не врачами, а последователями «альтернативной медицины» без медицинского диплома. Они утверждали, что «Гардасил» – на самом деле яд, который должен сделать детей бесплодными, потому что тайное мировое правительство хочет сократить население Земли. Сколько бы самые уважаемые эксперты ни писали о безопасности и эффективности вакцины, которая спасёт от рака сотни тысяч девочек и мальчиков, – оппоненты не реагировали, для них это всё равно «заговор для уничтожения человечества». С той поры прошло уже 15 лет, вакцину от папилломавируса получили более 100 млн подростков в более чем 120 странах мира, и многие из них уже завели семьи и стали родителями.

«Вакцина против бога»

Что с нынешним коронавирусом, что с прошлыми инфекциями, антипрививочники нередко прибегают к аргументу, что вакцины противоречат Божьему замыслу: мол, от болезни Господь спасёт, а шприцы – от лукавого. Однако очень многие священники с этим не согласны. В учебниках Закона Божия для гимназий в дореволюционной России заповедь «не убий» объяснялась школьникам как запрет не только на непосредственное убийство другого человека. Там говорилось, что и пренебрежение к собственной жизни, дарованной Богом, и невнимание к своему здоровью тоже приравниваются к смертному греху, так же как и самоубийство. И Русская православная церковь, к примеру, никогда не благословляла отказ от медицинской помощи. Хочется верить, что и нынешние слухи останутся в числе глупых курьёзов.

Автор Анна Матвеева

Источник - https://www.rg-rb.de/sluhi-o-privivkah-stoletnej-davnosti/