В Госдуму России внесли законопроект об «ужесточении наказания за пытки, организованные представителями власти».
Член СПЧ. руководитель Комитета против пыток Игорь Каляпин: «Пытка останется не преступлением, а превышением полномочий»
В законопроекте предлагается увеличить максимальный срок лишения свободы по преступлениям о пытках до 12 лет. Таким образом, категория преступления меняется на особо тяжкую — значит, увеличится и срок давности привлечения к ответственности. Для этого законодатели намерены дополнить уже существующие статьи Уголовного кодекса о превышении должностных полномочий (ст. 286) и о принуждении к даче показаний (ст. 302).
Накануне тему пыток на совещании Владимира Путина с Советом по правам человека при президенте (СПЧ) подняла правозащитница Ева Меркачёва. Она напомнила о беспрецедентных видео с пытками заключенных в саратовской больнице и подытожила, что «неотвратимость наказания — единственный сдерживающий фактор» для силовиков. Тогда же Меркачёва заявила о необходимости ввести отдельную статью для наказания за пытки в УК, усилить общественный контроль и расследовать факты применения насилия в Центральном аппарате Следственного комитета.
Авторы нового проекта — депутат Госдумы Павел Крашенинников и сенатор Андрей Клишас. По словам законодателей, «ставшие известными факты применения жестоких пыток вызвали озабоченность широкой общественности и не могут остаться без внимания». «Новая газета» узнала у члена СПЧ и главы Комитета против пыток Игоря Каляпина, получится ли такую инициативу успешно применять на практике в России.
ЧТО МЕНЯЕТСЯ В ЗАКОНЕ
Издание "Новая газета": — Игорь Александрович, сможет ли новый законопроект в текущей редакции повлиять на ситуацию с пытками в стране?
Игорь Каляпин: — К сожалению, я не увидел в этом законопроекте того, о чем давно мечтал. Я не увидел криминализации пытки как самостоятельного состава преступления. В этом законопроекте есть определенные позитивные шаги. То есть законодатель наконец разобрался, что пытка — это то, о чем написано в Конвенции ООН, и оттуда определение перекочевало в законопроект. Но пытка у нас не стала самостоятельным составом преступления — она стала обстоятельством, отягчающим вину в двух статьях: 286-й и 302-й. То есть пытка у нас — не преступление, а некая разновидность превышения полномочий.
Это совершенно неправильно и идеологически, и структурно. Все равно что сказать, что убийство — это отягчающее обстоятельство кражи. Так же не пишут, у нас отдельная статья есть, и все понимают, что это очень серьезное преступление. Если человек пошел воровать, а по дороге еще кого-то убил, то его судят за убийство и за кражу.
Предлагается сформулировать часть четвертую статьи 286-й УК так: превышение должностных полномочий с применением пытки. Получается, применение должностных полномочий — преступление основное. На примере: у нас плохая погода, мокрый снег, гололед и заодно девятибалльное землетрясение. Это совершенно неправильно и будет, на мой взгляд, дальше иметь очень важное прикладное значение, отрицательное. Главное ведь не изменение в законе, а изменение в правоприменении. Важно сделать правильную норму в законе, а ее сделали все-таки неправильно.
Самое главное начнется потом, когда мы попытаемся заставить Следственный комитет создать специальную структуру, которая будет расследовать все жалобы на пытки. Чтобы это делали не местные следователи, которые обязательно будут их «марафетить» и «хоронить», потому что они соучастниками являются почти всегда и зависят от этих полицейских, фээсбэшников, «эшников» и фсиновцев, которых непосредственно и покрывают. Выделить определенных следователей, которые уже успешно расследуют пытки в Первом отделе [СК] по особо важным делам, в отдельное подразделение, чтобы были вне досягаемости всяких полицейских.
Чтобы это сделать, пытки удобнее было бы привязать к конкретной статье УК. А сейчас получается, что сохраняется ситуация, которая была раньше. Есть 286-я статья, и будет 302-я, по которой можно привлечь, если человек, которого пытают, уже в статусе подозреваемого находится. По ним основная масса дел не имеет отношения к пыткам. У нас по-прежнему будет отсутствовать четкий и понятный статистический учет, по-прежнему не будет никакого спецподразделения для расследования исключительно пыток. Много прикладных проблем, которых вот такая законодательная рекомендация не решает никаким образом.
— Статья 302 Уголовного кодекса часто используется на практике при расследовании пыток?
— Из 94 дел, которые мы [в Комитете против пыток] дотащили до суда, у нас по 302-й только одно дело. Общая статистика даже еще более показательна. Дело в том, что по ней несли ответственность только следователи и дознаватели. Сейчас в этом законопроекте круг субъектов предлагается значительно расширить. Предполагается, что за пытки будут отвечать любые сотрудники правоохранительных органов.
Эта статья оживет, она станет рабочей, и какое-то значительное количество тех людей, которых раньше привлекали по 286-й, будет привлекаться по ней. Но это ничего не изменит, а внесет еще дополнительную путаницу. Потому что нам очень важно понять, сколько человек у нас подают заявления о пытках, сколько возбуждается дел по статье о пытках, сколько дел доходит до предъявления обвинения, сколько направляется в суд и по скольким выносятся обвинительные приговоры. Это очень важная статистика. Она возможна только тогда, когда есть конкретная статья [в УК] за пытки.
— В примечание к 286-й статье предлагают добавить, что пыткой не является причинение боли или страданий в результате законных санкций. Как вы относитесь к этой правке?
— Это Клишас честно переписал из Конвенции ООН против пыток, пункт 2 первой статьи. Пыткой не являются действия, которые являются частью законной санкции или вызываются ими случайно. Это очень правильная и неизбежная оговорка. Потому что когда к вам законно применяют электрошокер, «Черемуху» (различные изделия, содержащие слезоточивое вещество. — Ред.) или палку резиновую, вы тоже испытываете страдания. Вопрос только в том, законно применены спецсредства или нет.
— Позволит ли законопроект привлекать к ответственности силовиков, которые пытают заключенных не своими руками, а с помощью других заключенных — «активистов»?
— В определении Конвенции ООН как раз говорится, что пыткой является в том числе действие или бездействие, которое совершает третье лицо при попустительстве с ведома или молчаливого согласия представителя власти. В 286-й статье текущей редакции законопроекта этой формулировки нет, а в 302-й — есть. Кстати, доказать молчаливое согласие гораздо проще, чем указание со стороны представителя власти. Потому что те же самые «активисты», как в Саратове, будут говорить: «Мне задание давали, было некуда деваться, а то меня бы запытали», а товарищ опер будет сопротивляться, что ничего такого не было. Следователю придется искать свидетелей или документы какие-то, чтобы доказывать, это очень и очень непросто. А при молчаливом согласии гораздо проще — достаточно, чтобы два-три человека сказали, что сообщали о пытках товарищу оперу и он знал, а мер не принял.
— Вы планируете публично выступать с правками к новому законопроекту?
— Конечно, мы собираемся все претензии выложить в паблик. У нас достаточно давно была создана рабочая группа по криминализации пыток в Совете Федерации под председательством Нарусовой, и в последний раз она собиралась примерно недели две назад. Рассматривали там законопроект, предполагающий внесение понятия «пытки» в четыре действующих статьи Уголовного кодекса, и отказались от него, потому что решили, что нужно отдельно криминализировать пытку. Договорились о том, что пытка должна быть самостоятельным преступлением в одной статье. И Нарусова сказала, что она все поступившие предложения будет учитывать и в декабре нам понадобится на-гора выдать новый законопроект. На сегодняшнем законопроекте Клишаса и Крашенинникова не стоит подписи Нарусовой — значит, это не оно.
Может, это какой-то конкурирующий законопроект, более проходной, который они решили срочно выбросить, пока не появилась более радикальная инициатива Нарусовой. Он у них не то чтобы совсем плохой и пустой, но это маленький шажок вперед, который радикально не меняет ничего. Никаких новых возможностей он не открывает. Что-то на практике с ним изменить не получится. Вроде как есть хороший момент, что пытка становится особо тяжким преступлением, увеличивается срок давности привлечения к ответственности, появляется ответственность за укрывательство преступления. Хорошо, что наконец разобрались, что пытка не прилагательное, как оно было в 117-й статье. Но на практике это практически ничего не даст, кроме увеличения сроков давности.
Это все так, потому что люди реагируют на две вещи: что наконец принят закон, в котором «пытка» написано, и срок за него увеличили — для них чем больше, тем лучше. Нарисуют хоть двадцать лет [в качестве максимального наказания], люди будут радоваться, думать, что это более эффективный закон. Дело, на самом деле, не в сроке, а в том, что такие дела не будут возбуждаться и расследоваться. Главное — чтобы была возможна правоприменительная практика.
Автор Алина Данилина, корреспондент
Источник - https://novayagazeta.ru/articles/2021/12/20/pytka-ostanetsia-ne-prestupleniem-a-prevysheniem-polnomochii
***
Комментарий. Попытка не пытка: Что не так в законопроекте «о пытках», поступившем сегодня в Госдуму
Сенатор Клишас и депутат Крашенинников подумали, наконец, об избирателях и с утра в понедельник внесли в Госдуму законопроект «о пытках». В базе Думы он пока не появился, но Крашенинников подробно рассказал о проекте пресс-службе.
Однако избиратели эту попытку могут и не засчитать. Прежде всего, если статья о пытках в Уголовном кодексе все же когда-то появится, она должна будет носить имя не этих государственных мужей, а бывшего зэка Сергея Савельева. Это он с огромным риском сумел накопить, годами хранить и умудрился вынести из Саратовской больницы видеоархив, после обнародования которого задумались, вероятно, не в Охотном Ряду.
На встрече президента с СПЧ 9 февраля журналист и активный член ОНК Ева Меркачёва поставила перед ним вопрос (согласованный с большинством членов совета) о необходимости введения в УК РФ специальной статьи о пытках. Судя по тому, что Крашенинников рассказал пресс-службе, они с братцем Клишасом видят другой путь: внести уточнения в статью 302 УК РФ.
Вот как она звучит сегодня: «принуждение подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, свидетеля к даче показаний… путем применения угроз, шантажа или иных незаконных действий со стороны следователя или лица, производящего дознание, а равно другого лица с ведома или молчаливого согласия следователя или лица, производящего дознание» грозит лишением свободы на срок до 3 лет (но чаще более мягкими мерами наказания), а «то же деяние, соединенное с применением насилия, издевательств или пытки» — на срок от 2 до 8 лет.
Это, в самом деле, единственный абзац в УК, да, пожалуй, и во всем корпусе российских законодательных актов, где произнесено слово «пытки». Инициатива Клишаса — Крашенинникова предлагает карать за них сроком до 12 лет и ввести в ст. 302 УК специального субъекта: «сотрудника ФСИН». Что здесь не так?
В подробном интервью «Новой газете» (№ 139) Ева ранжировала пытки на три вида в зависимости от целей их применения. «Системообразующими», по ее словам, в самом деле оказываются пытки по заказу следственных органов. Но в застенках ФСИН и полицейских участков этот вид пыток остается не самым распространенным. Прежде всего, охрана и ОМОН бьют зэков просто так: чтобы сломить сопротивление, да и самим оставаться в форме. А дальше зона копирует волю в смысле торговли насилием и страхом: в Саратовской больнице и других «пыточных зонах», известных всем обитателям этих мест, это чаще всего способ незаконного обогащения.
Эти виды пыток под предлагаемый проект, видимо, не попадают. Что касается специального субъекта, то «сотрудник ФСИН» в ст. 302 УК уже есть — в виде «другого лица», пытающего «с ведома или молчаливого согласия следователя». Но проблема в том, что чаще всего сотрудники ФСИН делают это не сами, а руками «активистов» из числа заключенных, получающих за это всяческие поблажки и, в частности, освобождение по УДО. Те, в свою очередь, превращая пытки в бизнес, делятся с администрацией частью денег, которые, спасая избиваемых, пересылают их родные. Так рассказывали зэки Меркачёвой не только в Саратовской колонии, и привлечь «спецсубъектов — сотрудников ФСИН» в такой схеме будет очень сложно: подвиг Савельева их ведь тоже чему-то научил.
Настаивая на включение в УК специальной статьи о пытках, СПЧ рассчитывал, что это будет воспринято как сигнал: такие «сигналы» часто определяют работу судебно-следственной системы с большим успехом, чем сами законы. Уточнение же ст. 302 УК такого эффекта не произведет: увеличение потенциального срока на 4 года никого ни в чем не остановит. В отличие от Евы, рассуждающей с позиций члена ОНК, я видел бы возможное решение в другом «сигнале» — не полицейской и следственной, а судебной системе: суды не должны признавать допустимыми никакие доказательства при малейшем подозрении в использовании пыток. У судьи почти всегда есть возможность проверить и оценить такие показания обвиняемых и свидетелей, но они этого не делают, не желая ссориться со следственными органами. Значит, надо создать им условия, в которых они могут поссориться с кем-то, кто еще главнее, а такие «в системе» есть.
Предложение же Клишаса и Крашенинникова нельзя оценить даже как «лучше, чем ничего»: оно будет воспринято пыточной индустрией с облегчением.
Автор Леонид Никитинский, обозреватель, член СПЧ
Источник - https://novayagazeta.ru/articles/2021/12/20/popytka-ne-pytka
***
Мнение эксперта. Ева Меркачева: «Пыток становится больше, и они все изощреннее»
Масштаб террора в местах лишения свободы объясняется тем, какая масса людей извлекает из него выгоду. Интервью с Евой Меркачевой
Журналистка «МК» и правозащитница Ева Меркачева удивительным образом сочетает в себе договороспособность и непреклонность. Без первого качества ей и не добиться того, чего нам всем еще только предстоит добиться: искоренения в России пыток.
Издание «Новaя газета»: — Ева, когда ты первый раз услышала о пытках? Я хочу понять, насколько эта тема вообще не нова?
Ева Меркачева: — Практически сразу же, как стала заниматься местами лишения свободы. Лет десять назад я писала про одного арестанта, и меня позвали в рабочую группу по реформе ФСИН при Госдуме, тогда проблема пыток там уже обсуждалась. Все эти как минимум десять лет мы говорим о том, что в УК надо внести специальный состав о наказании за пытки и издевательства, но воз и ныне там.
— Сколько колоний и СИЗО ты за эти годы объехала? Как часто заключенные в них говорят о пытках?
— Я не считала. Все московские СИЗО как член ОНК Москвы я обошла десятки раз, по согласованной с ФСИН программе объездила все колонии для пожизненных, этот опыт описан в книге «Град обреченных», ты о ней писал. При поездках в регионы с СПЧ я тоже стараюсь посещать места лишения свободы, если туда пускают, — ведь по закону у меня беспрепятственный доступ только в московские учреждения ФСИН. Ты еще забыл про полицию, там пытки отдельная и очень болезненная тема.
Когда вышли наружу пытки в Саратовской больнице, по просьбе СПЧ нам с Андреем Бабушкиным разрешили посетить учреждения ФСИН в Саратовской и Кировской областях и в Мордовии, а он еще отдельно ездил в Марий Эл, всего мы объехали 20 колоний. Я не скажу, что о пытках говорят везде, скорее это точечная история, но, с другой стороны, это и система, потому что все знают, в каких колониях и СИЗО практикуются пытки, и почти всегда есть возможность, хотя это часто и противоречит правилу об отбытии наказания вблизи места жительства, направить конкретного арестанта в «нужное место».
— Нужное кому? Если я правильно понимаю, пытки преследуют разные цели.
— Правильно. Самый распространенный вид избиений практикуется просто для острастки, чтобы добиться покорности, зэки часто рассказывают, что их бьют, что называется, «с этапа». Это чаще делает ОМОН, и это пыткой никто даже не считает.
— То есть это такой нормальный террор?
— Пожалуй, да, это террор как метод управления большими массами не самых послушных людей. Собственно, условия содержания во многих учреждениях и сами по себе пыточные, но мы сейчас о другом. Системообразующими, на мой взгляд, становятся пытки для получения признательных показаний или показаний на других лиц — их фактическими заказчиками являются следственные органы, которые просто разучились по-другому работать. Ну а дальше на этой почве в колониях получают распространение и пытки с целью вымогательства. По рассказам, которые мы слышали от осужденных в Саратовской больнице, им приходилось платить за все: инвалиды, кто не мог заплатить за койку, должны были сидеть «на стульчике»! Я думаю, тут такая история, в которой у каждого свой интерес: зэки получают какие-то поблажки, администрация — видимость благополучия, отсутствие жалоб и, конечно, в каких-то случаях взятки, а следователи — показания и явки с повинной.
— А платят за всю эту музыку родственники осужденных?
— Ну а кто же еще?
— О каких суммах может идти речь?
— Трудно сказать точно. С миру по нитке, но для многих из них и 10 тысяч в месяц огромные деньги. А в сумме набегало, как считают мои собеседники в Саратовской больнице, до миллиона рублей. И этой суммой «активисты», конечно, делились с теми, кто закрывал на это глаза. Сейчас ведется следствие, я думаю, на суде мы узнаем больше.
— Обычная отговорка ФСИН и полиции состоит в том, что это сказки, инсинуации уголовников, которым, с другой стороны, так и надо. Не всё, конечно, но в какой-то мере пытки, может быть, и миф, который выгодно поддерживать?
— Ну нет, арестанты, которые об этом рассказывают, понимают, насколько это все серьезно и чем они рискуют, они о многом могут соврать, но не об этом. И члены ОНК, если они в самом деле правозащитники, видят и фиксируют, когда им это еще позволяют сделать, слишком много реальных следов пыток.
— Макс Вебер определял государство как монополиста на легитимное насилие. Когда государство уступает эту монополию — будь то бандитам или следователям СК, у них появляется возможность торговать насилием. В закрытых учреждениях ФСИН это ведь легче всего добываемый товар. В этом смысле зона просто копирует то, что происходит в большом обществе?
— Никто не проводил исследования на эту тему и, насколько я знаю, не собирается проводить. Статистики пыток нет хотя бы приблизительной, потому что нет такой статьи в УК. Но поскольку я 10 лет во всем этом варюсь, я могу доверять своему ощущению: пыток становится больше, и они все изощреннее — и этот тренд следует за ужесточением репрессивной политики государства в целом.
— Кто этим занимается из администрации и заключенных? Это какие-то нелюди с изъянами психики, садисты?
— Такие есть, в моей практике был даже случай, когда я рассказала руководству ФСИН об одном таком начальнике, и мои подозрения насчет его психического здоровья подтвердились. Конечно, отклонения от нормы есть и среди зэков, хотя абсолютное большинство из них не хочет примыкать ни к «красным», ни к «черным», но мечтает только отсидеть своей срок. Для создания целой пыточной индустрии, как в Саратовской больнице, удобней всего использовать тех, кто осужден за убийства, тяжкие телесные повреждения и изнасилования, им и мучить особенно никого не надо, и так страшно. Они обычно и есть «активисты», и им начальство подписывает отличные характеристики для УДО, как это происходит сейчас в Ангарской колонии в Иркутской области.
Но в этом страшном мире тоже нет только «черного» и «белого», все сложнее. В «Черном дятле» — это дурной славы колония в Кировской области, где мы только что побывали с Бабушкиным, — нам удалось припереть к стенке одного такого, на которого жаловались другие, он долго отпирался, а потом рассказал, что сам подвергся насилию, прежде чем встать на его сторону. Я думаю, среди «активистов» таких немало, сначала они занимаются этим, чтобы не быть избитыми самим, а потом втягиваются, и это превращается для них в образ жизни, и что-то такое происходит с ними, наверное, необратимое: расчеловечивание. А есть и такие, про которых зэки говорят: «Ну ладно, этот меня не бил, а только за ногу держал, я на него зла не держу»…
— То есть к этому можно привыкнуть? Ты, например, в какой-то степени привыкла?
— Нормальный человек к этому привыкнуть не может, а если привык, значит, он уже ненормальный, он сломлен. Сергей Савельев, который сумел вынести видеозаписи из Саратовской больницы, герой уже потому, что он к этому за годы так и не привык. Я о Саратове говорю более или менее спокойно, потому что начальство, которое как минимум этому попустительствовало, отстранено и под следствием. На основании показаний сидельцев рассредоточены по другим учреждениям наиболее жестокие «активисты», хотя сохранился второй эшелон, которые «за ноги держали», и если все это не вырвать с корнем, они займут место «актива».
Но все же в Саратове дело о пытках ведет федеральный СК. А после «Черного дятла» я не могла спать, потому что мы ничего не могли там сделать. Собрали информацию и уехали, а те, кто ее нам дал, опять остались с начальством и «активом» один на один. Болит душа и за иркутские колонии, где масса доказательств пыток, но там следствие ведет Иркутский следственный комитет. А что, они раньше не знали? Прекрасно все знали и попустительствовали, потому что разучившиеся работать следователи — первые, кто в пытках заинтересован.
— Мне кажется, что все, как всегда, упирается в судебную систему, которая тут как будто и не видна: если бы судьи отметали признательные показания при малейших намеках на пытки, эта система потеряла бы свой главный смысл.
— Я знаю твою позицию: суд — корень всего и та видимая в силу своего устройства точка, в которую надо бить. Наверное, ты прав, но я член ОНК, мое дело поднимать тему пыток непосредственно и как можно выше, что я и сделаю в очередной раз на встрече президента с СПЧ. Нужна отдельная статья УК о пытках, надо наказывать не только тех, кто к ним причастен, но и тех, кто должен был их пресечь и этого не сделал. И не так, как сейчас: смешными сроками или вовсе «условно». Зэки в Саратове мне говорили: «Ну дадим мы показания, будут нас потом не один год таскать еще и на воле, заставят ездить черт знает куда на допросы, а потом спустят все на тормозах, ворон ворону глаз не выклюет»…
Нужна политическая воля, я надеюсь, что она все же будет проявлена.
Автор Леонид Никитинский, обозреватель, член СПЧ
Источник - https://novayagazeta.ru/articles/2021/12/06/pytok-stanovitsia-bolshe-i-oni-vse-izoshchrennee